Камарису наскучили разговоры, он лег, положив голову на плащ и подобрав под себя длинные ноги, как маленький ребенок, и заснул. Мириамель, Изгримнур и Кадрах смотрели друг на друга в мерцавшем свете костра. Невидимые птицы, которые смолкли, когда Тиамак покинул лагерь, возобновили свои разговоры осипшими голосами.
— Он кажется очень печальным, — заметила Мириамель.
Изгримнур зевнул.
— Он держится спокойно — по-своему.
— Бедняга. — Мириамель понизила голос, опасаясь, что вранн мог вернуться и услышать ее слова. Никому не нравится, когда его жалеют. — Он очень много знает о растениях и цветах. Как жаль, что ему приходится жить там, где окружающие его не понимают.
— Не он один сталкивается с похожими проблемами, — сказал Кадрах, казалось обращаясь к самому себе.
Мириамель наблюдала за маленьким оленем с белыми пятнышками и круглыми глазами, который спустился к воде, чтобы напиться. Она затаила дыхание, пока олень крался по песчаному берегу, всего в трех локтях от лодки; стояла сильная жара, и ее спутники молчали, поэтому ничто не могло спугнуть оленя. Мириамель положила подбородок на край лодки, наслаждаясь грациозными движениями животного.
Когда олень опустил морду в мутную воду, оттуда внезапно выскочила зубастая пасть. Олень не успел отпрыгнуть, и крокодил утащил его в коричневую темноту. Осталась лишь легкая рябь, расходившаяся кругами по воде. Мириамель отвернулась, к горлу подступила тошнота, и она почувствовала страх. Как быстро пришла смерть!
Чем больше она смотрела по сторонам, тем более ненадежным местом казался ей Вранн, место, где шумела листва, перемещались тени и никогда не прекращалось движение. Всякий раз, когда она замечала что-то красивое — крупные алые цветы, похожие на колокола, которые пахли так же сильно, как вдова из Наббана, или колибри, похожие на застывшую радугу, — она видела что-то уродливое, вроде свисавших с ветвей огромных серых пауков, величиной со столовую тарелку.
Среди деревьев порхали разноцветные птицы, на ветвях сидели насмешливые обезьяны, пятнистые змеи свисали вниз, точно распухшие лианы. На закате тучи летучих мышей слетали с верхних ветвей и превращали небо во вращавшуюся бурю крыльев. Повсюду гудели кусачие насекомые, чьи крылышки поблескивали в неверных лучах заходившего солнца. Даже растительность перемещалась и меняла форму, водоросли раскачивались на воде после каждой волны. Вранн представлялся Мириамель гобеленом, каждая нить которого находилась в движении. Все здесь было живым.
Она вспомнила Альдхорт — место, полное жизни, с глубокими корнями и спокойной силой, но тот лес был старым и успокоившимся. Как древний народ, он нашел собственную величественную музыку, размеренную и неизменную поступь. Она вспомнила, как думала, что Альдхорт мог оставаться неизменным до конца времен. Казалось, каждое мгновение Вранн изобретал себя, как если бы был завитком пены на бурлившем краю творения. Мириамель могла с той же легкостью представить, как она возвращается сюда через двадцать лет и находит ревущую пустыню или такие густые джунгли, что через них невозможно пройти, сгусток зеленого и черного, где переплетающаяся листва полностью перекрывает свет солнца.
По мере того как проходили дни и лодка вместе с маленькой командой все сильнее углублялась в болота, Мириамель поняла, что начала избавляться от жуткой тяжести, которая на нее давила. Она все еще сердилась на отца и его ужасный выбор, на Аспитиса, обманувшего ее и овладевшего ею, и на предположительно доброго Бога, который лишил ее контроля над собственной жизнью… но сейчас гнев уже не причинял прежней боли. Когда все вокруг наполняла диковинная, трепещущая, постоянно менявшаяся жизнь, было так трудно удерживать горькие чувства, управлявшие ею в последние недели. Мир беспрестанно воссоздавал себя, и она ощущала, что и сама будто становится новым человеком.
— Что это за кости? — спросила Мириамель. Оба берега протоки устилали скелеты, позвоночники, ребра и грудные клетки, похожие на фрагменты рулевых колес, казавшиеся необычно белыми на фоне грязи. — Я надеюсь, они принадлежат животным.
— Мы все животные, — сказал Кадрах. — И у всех нас есть кости.
— Что ты пытаешься сделать, монах, напугать девочку? — сердито спросил Изгримнур. — Посмотри на черепа. Это кокиндрилы, а не люди.
— Ш-ш-ш. — Тиамак, сидевший на носу лодки, повернулся к ним. — Герцог Изгримнур прав. Это кости крокодилов. Но сейчас нам всем лучше помолчать. Мы приближаемся к водоему Секоба.
— Что это такое? — спросила Мириамель.
— Причина появления останков. — Взгляд вранна остановился на Камарисе, который опустил руку с проступавшими венами в воду и наблюдал за легкой зыбью, точно зачарованный ребенок. — Изгримнур, не позволяйте ему так делать!
Герцог повернулся и вытащил руку Камариса из воды. Старик посмотрел на него с легким упреком, но не стал убирать мокрую ладонь с колен.
— А теперь, пожалуйста, сохраняйте тишину, — сказал Тиамак. — И гребите медленнее. Старайтесь обойтись без всплесков.