В Кукуневаце они увидели настоящую войну, без прикрас. Стоял серый день, рваный туман висел над зелеными полями и догоравшими вдали хуторами. По мере приближения к деревне все разговоры и комментарии стихли, воцарилась полная тишина, и слышался только хруст гравия под ногами солдат. Барлес запомнил, как Маркес шел в правой колонне с камерой за спиной, шаг за шагом, опустив голову, не глядя вперед, а только под ноги солдата впереди себя; погруженный в свои мысли или сосредоточенный, словно воин перед боем. Так оно и было на самом деле: иногда Маркес казался Барлесу угрюмым самодостаточным самураем, который мог со всем справиться сам и не нуждался в друзьях. Возможно, Маркес находил на войне все, что нужно мужчинам, – все то, что заставляет их вставать и идти вперед.
Бой за Кукуневац оказался даже более жестоким, чем они ожидали. Впереди шла «Зебра» – элитное подразделение, бойцы которого выбривали себе волосы на голове полосками и закрывали лица масками. Их приемы были просты: они врывались в дома, вытаскивали из подвалов прятавшихся там людей и, держа их на прицеле, гнали перед собой как живой щит, а по обеим сторонам дороги загорались дома. Один из таких спецназовцев подошел к Маркесу, увидев, что тот снимает гражданских лиц, и прорычал угрожающее: «No pictures!» [217]
, поэтому остальное пришлось снимать исподтишка, держа камеру на боку и делая вид, что она выключена. Барлес навсегда запомнил Кукуневац таким, каким его снял Маркес; он увидел эти кадры в Загребе в монтажной студии, где у монитора собрались другие съемочные группы и смотрели на экран в тишине, потрясенные увиденным. Вот впереди, подняв руки, идут сбившиеся в кучу, как отара перепуганных овец, мирные жители; солдаты стреляют очередями, орудие бронемашины двигается из стороны в сторону, на заднем плане полыхают дома; и дорога, и укрывающиеся за бронетранспортером солдаты – все под наклоном, потому что Маркесу не удавалось стабилизировать изображение. Снова серое перепуганное стадо – вдалеке, в голове колонны. Где-то совсем рядом черным грибом разрастается столб дыма от взрыва. Вскрик молодого солдата в дверях дома, – раненный, он хватается за живот; другой, в шоковом состоянии, смотрит в камеру стекленеющими глазами, пока ему останавливают или пытаются остановить – репортеры не остались посмотреть, чем закончилось, – кровь, которая хлещет из разорванной бедренной артерии. Парень из деревни в гражданской одежде, еще совсем молодой; его допрашивает спецназовец – «зебра» – в маске, бьет его по лицу так, что голова крестьянина мотается из стороны в сторону, и от страха парень мочится в штаны – темное влажное пятно проступает на ткани и медленно ползет вниз.Да, Кукуневац был самой настоящей войной, и никакой Голливуд не смог бы передать то, что удалось Маркесу с его камерой, снимавшей под углом: серое небо, солдаты, идущие по дороге, горящие дома. И чувство опасности, нескончаемой грусти и одиночества в каждом кадре. Барлес запомнил, как его оператор шагал среди солдат с «бетакамом» на бедре: глаза полуприкрыты, непроницаемое выражение лица, ноздри нервно втягивают воздух – он словно упивался войной. И Барлес точно знал: в этот день в Кукуневаце Маркес был счастлив.
IV. Открытки с видами Мостара
– Спорим на доллар, что мост не взорвут? – спросил Барлес.
– Вот тебе доллар.
Маркес достал из кармана помятую банкноту и протянул Барлесу. Этот доллар уже не первый раз был на кону, он постоянно переходил из рук в руки, в зависимости от того, кому улыбалась удача. Только один раз они изменили валюту, поспорив на миллион динаров, что между двумя часами и половиной третьего с неба не упадет ни одна бомба. В семь минут третьего в десяти метрах от того места, где они разговаривали с лейтенантом испанских миротворческих сил, взорвался хорватский снаряд, убив одного мирного жителя и ранив еще двух. Маркес снимал, как лейтенант поднимает раненого, и тут упало еще два минометных снаряда. Лейтенанта забрызгало чужой кровью, поэтому все подумали, что его тоже ранило; рассказывали, что его жена чуть не умерла от ужаса, увидев его в теленовостях. А что касается спора, то после обстрела Барлес поехал в банк в Мостаре, где среди руин весь пол был покрыт денежными знаками канувшей в Лету Федеративной Республики Югославия, набрал миллион динаров тысячными купюрами и вручил Маркесу его выигрыш.