Баталист. Территория команчей

Мостар. Они видели разрушенный снарядами мост XVI века[218]

и старинный турецкий квартал у реки, где в начале войны на рынке еще можно было посидеть и выпить кофе между старыми лавочками. А теперь даже находиться рядом с этим районом было опасно из-за снайперов и постоянных бомбежек. Поэтому Маркес и Барлес отыскивали какое-нибудь подходящее место – более или менее защищенный угол – и стояли там с камерами наготове, снимая людей, которые пытались перебраться в другой сектор, пока по ним стреляли с противоположного берега. Но время от времени раздавался выстрел из гранатомета. Гранатомет особенно опасен в городе, потому что между домами не слышно приближения снаряда и он падает тебе на голову неожиданно. Так погибла итальянская съемочная группа «РАИ»: Марко Лючетта, Д'Анджело и их бородатый оператор Алессандро Отта. В январе девяносто четвертого они вышли из бронированной машины ровно в том же месте, где неделей раньше Маркес и Барлес снимали лейтенанта. Но на этот раз снаряд разорвался на десять метров ближе, и в списке иностранных журналистов, погибших в Боснии, появились номера 46, 47 и 48. Барлес и Маркес хорошо знали Алессандро и еще лучше – Марко, который однажды в гостинице «Анна-Мария» в Меджугорье показывал им фотографии двух своих сыновей – в той самой гостинице, откуда итальянские журналисты вышли роковым утром, чтобы никогда не вернуться, оставив в номерах свой багаж и неоплаченные счета. Потому что после всех убитых репортеров остаются неоплаченные счета, грязные рубашки в шкафу, карты, приколотые к стене канцелярскими кнопками, и бутылка виски на прикроватной тумбочке.

Да уж, Барлес по личному опыту знал, что гранатомет – штука коварная. И в подтверждение этому – семьдесят несчастных, сейчас уже где-то захороненных, погибших на рынке в Сараево в результате взрыва одного-единственного снаряда. Или те, кто стоял в очереди за водой в Мостаре. Очереди за водой, за хлебом, за чем угодно – любое скопление людей – были излюбленной мишенью снайперов, использовавших разрывные пули. Разрывные пули – это катехизис снайперов, наряду со старой заповедью о том, что нельзя первым выстрелом убивать первую жертву. Как объяснил Барлесу и Маркесу боснийский снайпер, работавший в старой части Сараево, гораздо выгоднее сначала нанести несмертельные раны, стреляя по рукам и ногам, на время оставить истекающих кровью раненых в живых, подкараулить тех, кто придет им на помощь, и охотиться на них; и только потом, в конце охоты, добить первую жертву выстрелом в голову. После объяснений они снимали этого снайпера за работой, и он показал им на практике, что, если повезет и выстрел разрывной пули придется в голову, даже у мертвого тела поврежденный мозг вызывает непроизвольные конвульсии: тело двигается, люди думают, что человек еще жив, спешат на помощь – и тут-то им приходит конец.

Когда они рассказали об этом Мигелю Хилю Морено в Мостаре, он пришел в негодование. Мигель был юристом из Барселоны, который сменил тогу правозащитника на профессию журналиста и теперь ездил по полям сражений на легком и мощном спортивном мотоцикле с двигателем 650 кубиков. Это был первый освещаемый им военный конфликт, и он все принимал близко к сердцу, поскольку был еще в том возрасте, когда начинающие журналисты, веря, что все люди делятся на хороших и плохих, увлекаются заведомо обреченными идеалами, влюбляются в женщин и в войну. Мигель был смел, горд и вежлив: никогда никого и ни о чем не просил, ко всем обращался на «вы» и тщательно выбирал выражения. Мигель получил аккредитацию для прессы при поддержке журнала «Соло Мото» – никто не понимал, как ему это удалось[219]

; и теперь по спутниковой связи Четвертого корпуса Боснийской армии слал с передовой отличные репортажи, которые печатались и в «Эль Мундо», и в ежедневных изданиях в провинции. Пока другие журналисты рассказывали о войне из гостиниц Меджугорья, Спита и Загреба, Мигель постоянно бывал в Мостаре и каждый раз привозил с собой лекарства и еду для детей. Он бродил среди разрушенных домов с зеленой повязкой на лбу: высокий, худой и небритый, с воспаленными глазами и тем особенным взглядом, какой бывает у человека, преодолевшего самую длинную дистанцию в своей жизни – ту самую тысячу метров, что навсегда отделила его от других людей, в которых никто никогда не стрелял. Его прозвали «Моджахед», потому что из-за черных волос и орлиного профиля он походил на мусульманина даже больше, чем сами боснийцы. А потом, когда у него заканчивались деньги и ему разрешали позвонить домой по спутниковой связи «Телевидения Испании», мать устраивала ему хороший нагоняй.