Баталист. Территория команчей

Женщины на войне. Ядранка, Майте, Хайди со своими голубями. Катрин Лерой с фотоаппаратами через плечо[240], спорящая с израильским солдатом в Тире. Кармен Ромеро из EFE[241], мокрая от снега, пытается найти телефон в гостинице «Интерконтиненталь», чтобы передать информацию о том, что на улицах Бухареста много убитых. Кармен Постиго исполняет[242] чувственный танец с Ульфом, своим шведским оператором, в канун Нового года, когда пал режим Чаушеску. Пережившая взрывы газовых бомб Аглае Мазини пересекает Бейрут, уворачиваясь от снайперов, почти вслепую из-за газа, разъедающего глаза, чтобы передать по телексу свою ежедневную хронику в редакцию «Пуэбло». Кармен Сармьенто в Никарагуа ведет прямой репортаж из засады.[243] Лола Инфанте

[244] в Нджамене в ужасе смотрит на Барлеса, когда он кладет ей на юбку человеческую ключицу, подобранную им на берегу реки Шари, – там они нашли обглоданный крокодилами скелет с проволокой на запястьях и дыркой в черепе от выстрела в затылок. Арианна с сигаретой в зубах и в бронежилете ведет машину под огнем снайперов по «Аллее снайперов» в Сараево под «Walk on the Wild Side» Лу Рида.[245] Кристин Спенглер на пыльном «лендровере» пробирается среди минных полей[246] на юго-западе от алжирского Тиндуфа. Слободанка пытается остановить кровотечение Полю Маршану[247] и сама вся в его крови. Ориана Фаллачи рассказывает Барлесу про свой диагноз – рак – на борту самолета где-то между Дахраном и Хафар-эль-Батином за неделю до вторжения иракской армии в Кувейт. Пегги, телеоператор Си-эн-эн, с нижней челюстью, раздробленной разрывной пулей, и страшно свисающим языком, напоминающим галстук. Спящая Мария-Португалка с обнаженной смуглой грудью. Коринн Дуфка, освещенная пламенем отеля «Европа», с волосами, заплетенными в косу, в узких джинсах, увешанная «никонами», в тот день, когда Барлес не смог остаться в стороне и спасал детей, вынося их из огня, и она успела его сфотографировать. Коринн и Барлес знали друг друга со времен Сальвадора, и более смелой женщины на войне ему видеть не доводилось. Фотографии, сделанные Коринн в Боснии, облетели весь мир и неоднократно печатались на обложках «Тайм», «Пари-матч» и других крупных международных журналов. Она несколько месяцев работала в Сараево, пробиралась в Мостар через горы пешком и в девяносто втором подорвалась на мине в Горни-Вакуфе. На восстановление ушел месяц, и она вернулась на войну с новыми шрамами вдобавок к тем, что у нее уже были. Как заметил Херва Санчес, увидев ее снова в холле гостиницы «Холидей Инн», есть женщины со стальными яйцами.

* * *

– Нам пора ехать, – напомнила Ядранка.

Достав новую батарейку, Барлес посмотрел на дым, поднимавшийся над Биело-Полем, и пожал плечами:

– Маркесу нужен его мост.

– Боже мой, – вздохнула Ядранка.

Она прекрасно знала Маркеса и не сомневалась, что, раз ему что-то втемяшилось в башку, отговаривать его не имело смысла.

О жизни Маркеса ходило много легенд, сомнительных и правдивых. Про него рассказывали, что однажды во Вьетнаме он настаивал на том, чтобы приговоренного к смертной казни вьетконговца расстреляли на фоне светлой стены, потому что на том была черная одежда; в противном случае фигура слилась бы с фоном. «Если его все равно убьют, – сказал он, – пусть хоть с какой-то пользой». Спросили вьетконговца – он ответил, что ему все равно, он уже натерпелся. И тогда его расстреляли у светлой стены.

Барлес хотел было поинтересоваться у Ядранки, что еще передали по радио. Но тут прогремел мощный взрыв, дверцу «ниссана» дернуло ударной волной, блокнот в руках переводчицы зашуршал страницами. И Барлес подумал, что, наверное, теперь Маркес наконец заполучил свой чертов мост.

Но дело было не в мосте. Дойдя до поворота рядом с хутором, Барлес увидел, что снаряд от какого-то крупнокалиберного орудия – 82 или даже 120 мм – упал на пристройку к дому, обрушив стену и засыпав дорогу осколками черепицы. Позади послышались шаги Ядранки, но Барлес побежал к дому, не оборачиваясь. Добравшись до ворот, он на какой-то миг увидел слева вдалеке Маркеса, стоявшего на склоне: приникнув глазом к видоискателю, оператор снимал столб дыма, все еще поднимавшегося в воздух после взрыва.

Ворота были искорежены и сорваны с петель. Барлес перепрыгнул через них во двор, и первое, что он увидел, была мертвая корова и настенные часы, валявшиеся на земле с кукушкой наружу. Резко пахло горящей взрывчаткой. Дверь в дом была распахнута, и на полу блестели осколки стекла, но людей нигде не видать. Барлес громко крикнул, пытаясь найти хорватского крестьянина, и немного погодя тот с пепельно-серым лицом показался из подвала.

– Всё «добро»? – спросил Барлес, махнув рукой в сторону подвала и имея в виду детей. – «Нема проблема»?