Беги, Алиса!

Это был рабочий поселок, самый бедный район города, совершенно не изменившийся за десять лет. Я была убеждена, что даже с закрытыми глазами смогу пройти по этим улочкам, которые пахли углем, мазутом и нагретыми шпалами железной дороги, ванилью из коммерческой пекарни, нечистотами из водоотводного канала, в котором по весне и после дождя детвора раньше пускала кораблики. Когда-то среди тех, кто играл на его вонючих берегах, была и я. Пятиэтажка, в которой прошла большая часть моего детства и юности, стояла прямо напротив этих врастающих в землю домиков частного сектора. Канава была границей, которую мы сами называли «чертой бедности», потому что за ней жили самые негодящие люди, например, гнавший самодельный алкоголь из таблеток димедрола мужик по прозвищу Шляпа, из-за неизменного головного убора, который он носил и в зной, и в стужу. Рядом с его домиком, вылизанным алкашами, готовыми на самый рабский труд за бутылку мутноватой жижи, обитала старая пропойца, имени которой я не помнила, но ее кличка врезалась в память. Высокую женщину неопределенных лет, с ярко-красной помадой на лице, местные нарекли Шпалой, то ли из-за гренадерского роста, то ли из-за работы путевой обходчицей. В ее доме, по всей вероятности, теперь и обитал Сергей. Соседство с моим бывшим жилищем показалось мне странным.

Я подумала, не попросить ли детективов выведать все, что можно, о Захарове, но решила, что и без того привлекла к нему слишком много внимания. Также я отвергла мысль узнать, что произошло с моими бывшими родственниками: сестрами и племянницей Володи, моего покойного первого мужа, который, как он думал, оставил все имущество и проблемы им. Не решилась я навести справки и о себе. Труп Михаила Соколова, племянника Володи, оставленный мной в доме, вряд ли испарился, а я не была уверена, что сроки давности за убийство истекли. Возможно, дело списали, оставив висяком, но орудие преступления было уж слишком приметным. Не каждый день кого-то убивают обломком театральной рапиры. Я в очередной раз прошерстила Сеть, на сей раз в поисках себя самой, и не нашла ничего нового. В соцсетях я никогда не была зарегистрирована под собственным именем, не выкладывала ни одного фото. Все, что нашлось – старые снимки, на которых я была восхитительно молода, счастлива, играла в театре и наслаждалась жизнью с мужем Владимиром Мержинским. Сравнивая лицо с фото и собственное отражение в зеркале, я недоумевала: неужели это я?

Я наметила план. Приехать в город, выследить Сергея, объясниться. Дальше по обстоятельствам. На все я дала себе три дня, затем поспешный отъезд. В гостиницах я решила не светиться, благо Букинг и прочие сервисы предоставляли возможность выбрать себе любое жилье, а частники не удосуживались проводить экспертизу предоставляемых им документов. Из той же предосторожности, из Москвы я могла вылететь в три города, а оттуда добраться до родины на машине, используя сервисы «Бла-бла каров», что позволяло сохранять анонимность. Я сняла со счета три тысячи евро, чтобы лишний раз не пользоваться кредиткой, сделала зарубку купить по прилету сим-карту и собрала вещи, которые намеревалась взять с собой.

Предупрежденная о моем отъезде Даниэла не обрадовалась, а лишь скорбно кивнула, когда я сообщила ей, что передаю приют в ее собственность.

– Так и знала, что ты нас бросишь, когда наиграешься, – сказала она и добавила: – Алиси, ты же вложила в него такие деньги. Неужели ты все бросишь? Что станет с животными, когда тебя не будет?

Бобо жался к ногам и скулил, Матильда, чуя неладное, забралась к Даниэле на колени и беспокойно глядела той в глаза, то и дело поднимаясь на задние лапы и трогая губы моей помощницы, тем самым привлекая к себе внимание. Я не стала информировать Даниэлу, что вложила в приют куда больше денег, чем она думает.

– Я основала фонд помощи, – объяснила я. – Так что ближайшее время проблемы вам не грозят, если, конечно, вы не пуститесь во все тяжкие. Не могу же я вышвырнуть всех на улицу. Не переживай так сильно, ты справишься. Ты ведь все равно вела все дела. Я тебе не нужна, Даниэла.

Она держалась несколько мгновений, потом задрала подбородок, пытаясь сдержать слезы, но они все равно брызнули. Следом разрыдалась и я. Мы упали друг другу в объятия, волнующиеся пес и кошка бегали у нас под ногами, не зная, как реагировать на происходящее. Я поклялась, что если все будет хорошо и я вернусь в Лиссабон, то заберу и Бобо, и Матильду. Выплакавшись, я пожелала Даниэле удачи, оставила ей свою машину с ключами и ушла.

Больше мне нечем было заняться. Я остановилась в хостеле недалеко от аэропорта и при желании за полчаса могла доехать до площади Камоэнса, проведать Мендесов, но такого желания не возникло. Я предпочла оборвать все связи. Валяясь в своем номере, я вдруг подумала, что в Лиссабоне остался только один человек, с которым я не попрощалась. Я решила съездить к Луизе. Но едва я открыла дверь, как меня схватили за руки и втолкнули обратно в номер.