Беглая княжна Мышецкая

На окраине Надеина Усолья большая толпа дерущихся накатилась на княжну Лукерью и двух стрельцов при ней. Она хотела было подать голос, но при первых же звуках: «Казаки…» – ей захлопнули рот потной шапкой, сбили на землю и сверху навалились. Княжна Лукерья, задыхаясь, слышала, как мимо бежали какие-то люди, стреляли, кричали: «Руб-и! Держи-и! Секи в капусту боярских собак!»

Скоро гвалт драки переместился в гущу леса и постепенно затих. Княжна Лукерья надрывно закашляла, шапку от лица убрали, и она поднялась на ноги.

– Иди, ведьма клятая! Шагай вперед! Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте! Ишь, упирается, словно пень лесной!

Село трудно было окинуть взглядом – густой предрассветный туман смешался с дымом возникших в нескольких местах пожаров, по улицам бегали десятками стрельцы, заглядывали в избы, шарили по чердакам и погребам, полошили овец и свиней в дворовых постройках, и поросячий визг нередко на миг заглушался выстрелами…

Белоярский стрелецкий голова Афанасий Козинский, высокий, с реденькой, будто выщипанной, бородкой, со злыми глазами распекал бранью своих сотников – зачем не усмотрели и дали уйти из села в лес изрядной толпе казаков.

– Те воры на нас большой кучей да в одном месте навалились, ведомые своими походными атаманами. Стрельцов бердышами изрубили, из пистолей постреляли, – оправдывался начальный над самарскими стрельцами в Белом Яру сотник Григорий Аристов. – Когда московские стрельцы к тому месту добежали, воров и след в лесу пропал. – Переминаясь с ноги на ногу, он с досадой поглядывал на козлобородого Козинского, которого в этом жестоком бою что-то не было видно среди первых рядов атакующих стрельцов.

– Здешние кулиги казакам хорошо ведомы, а нам и заблудиться в тумане нетрудно, – поддакнул Аристову голова казанских стрельцов Тимофей Давыдов, чувствуя и за собой долю вины, что упустили разинцев.

– Воевода князь Милославский опалу на нас положит, что спустили атамана Ромашку, – вздохнул Афанасий Козинский и неожиданно умолк, округлив глаза. – А это что за ряженые не к празднику?

Двое стрельцов привели к нему княжну Лукерью, которая уже знала, как ей вести себя, чтобы и в самом деле не угодить здесь, в Надеином Усолье, на костер, ежели и этот стрелецкий командир скажет страшное слово «ведьма».

– В лесу словили ведьму, да и… – Стрелец, державший правую руку княжны Лукерьи, на время отпустил ее, чтобы поправить на себе головной убор и воинское снаряжение, и тут же ойкнул от крепкой затрещины – княжна Лукерья хлестко ударила бородатого стрельца по угрястой щеке и с гневом высокомерно крикнула:

– Убери руки прочь, вонючий холоп! Я сама прикажу вздернуть тебя на первом сухом дубе, чтоб неповадно было хулу возводить на княжескую дочь! Прочь с глаз!

Второй стрелец опешил, сам отпустил княжну Лукерью, отпятил на два шага. Сотник Григорий Аристов вытянул длинную шею из воротника кафтана, раскрыл рот и во все глаза смотрел на княжну Лукерью – он узнал ее по Самаре, узнал как подругу или полюбовницу походного атамана Романа Тимофеева, но то, что сейчас она сказала о себе – было для него новостью, хотя повадка у нее и в самом деле не простолюдинки.

– Ступайте! – приказал не менее сотника Аристова удивленный Афанасий Козинский стрельцам. – Я сам разберусь, кто она и что в этих диких местах делает.

Тут же к крыльцу вновь приблизился отошедший было недалече голова казанских стрельцов Тимофей Давыдов и его пятидесятник Назарка Васильев. «Длинноногий кузнечик», как звали заглазно стрельцы Тимофея Давыдова, с удивлением проводил взглядом простоволосую девицу, которая вслед за стрелецким головой Козинским вошла в горницу хорошо знакомого княжне Лукерье дома старосты. За ним молча последовал и пятидесятник Васильев, не в силах побороть далеко не праздное любопытство – не каждый день на поле сражения встречаются княжеские дочери в столь странном казацком наряде да еще и при оружии…

– Та-ак, княжеская дочь, сказываешь? – медленно начал спрос Афанасий Козинский, усаживаясь на лавку под иконостасом, но княжна Лукерья тут же прервала его властным голосом.

– Не честь тебе, стрелецкий голова, зрить меня простоволосую. Повели принести мне либо шапку казацкую, в лесу упавшую с моей головы, либо добыть приличное мне одеяние!

Афанасий Козинский прищурил большие выпуклые глаза, хмыкнул.

– Допрежь приказаний мне изволь назваться, кто сама есть!

Княжна Лукерья вскинула голову и неспешно, чтоб враз дошло до сознания всех присутствующих, проговорила:

– Я дочь князя Мышецкого, бывшего воеводой в Вильне и там убитого по злодейскому приказу короля Яна-Казимира!

– О-о, – выдохнул Тимофей Давыдов и невольно поклонился княжне Лукерье. – О князе Даниле я хорошо сведущ. В шестьдесят первом году, будучи молодым еще стрельцом, участвовал в польской войне в войске князя Хованского. При Кушликах, мнится, имели мы неудачное многими потерями сражение с литовским войском Жеромского, немногие из нас уцелели тогда и укрылись в Полоцке… Как же ты, дочь княжеская, оказалась в воровском стане, да еще и в казацком наряде?