— Не выдумывай и не вмешивайся, когда старшие разговаривают, — прикрикнул на него Федор Николаевич.
— Лично я помирать не тороплюсь и тебе не советую, — зажигая погасшую было от сквозняка свечу, успокоил напугавшего Ольгу Ленчика Бова. — Что это тебе в голову пришло?
— От неё землей пахнет, — показав пальцем на Женщину, объяснил Ленчик.
— Картоху на дальнем выгоне собирала, что осталось, — отложив недоеденный кусок, стала объяснять «покойница». — Теперь надолго хватит.
— Вы что, так здесь и живете? — удивилась Ольга. — Вот здесь?
— Где ж ещё? Как стали всех развозить, в кочегарку схоронилась. Они думали, я к своим подалась. Так и оставили. Своим-то я зачем нужна? Тепло было, так ещё ничего, пристроилась кое-как.
— А сейчас?
— Сейчас похужей стало. Слякотно, темно спозаранку. Спать уже неохота, а темно. Может, свечку мне оставите?
— И не вздумай! — вмешался Федор Николаевич. — Сожжешь ещё тут все. А люди вот восстанавливать всё собираются. На европейском уровне.
Не выдержал и батюшка:
— Удивительные случаются в здешних местах происшествия. Другой раз верить не хочется, а куда деваться? Наличие имеет место быть. Смущение великое поневоле обретаем, веру люди терять начинают.
— Вот и я чувствую, — тихо пробормотала Ольга. — Что-то обязательно случиться должно. Именно здесь должно.
Пробормотала тихо, но все её услышали.
— Недаром Вестники появились, — пробормотал Федор Николаевич.
— Вестники? Какие Вестники? — вскинулась Ольга и ещё ближе придвинулась к отцу Дмитрию.
— У Федора Николаевича интересная теория насчет Вестников имеется… — решил успокоить Ольгу отец Дмитрий, но почему-то замолчал.
— Что за Вестники? — заинтересовался и Бова.
— Я, кажется, немного того… — пошел на попятную батюшка. — С утра служба, пообедать не удосужился, сюда поспешал. Промок, знаете ли… Кто из нас не искушался, обольщаясь.
— Мне лично вас искусить не удалось, — отодвинулась от него Ольга.
Вениамин неожиданно растянул гармошку и во весь голос заорал матерную частушку?
Неожиданно частушку запела и Женщина:
— Стоп, стоп, стоп! — не дав им продолжить, крикнул Зотов. — Что-то у нас все пошло наперекосяк. Бова, так у тебя задумано было? Что-то не верится.
— Правильно, что не верится.
— Где Николай?
— Не могу знать. Вне пределов связи. Плюс погодные условия.
— Чего его туда понесло?
— Сказал — возникли соображения.
— Соображения или факты?
— Факты тоже обещал.
— Он всё ещё меня любит, — совсем некстати вмешалась Ольга.
— Сама придумала? — насмешливо поинтересовался Зотов.
— Говорил, если я вернусь, он обо всем забудет.
— А ты? Ты забудешь?
— Если очень постараюсь.
— Поверьте опытному инженеру человеческих душ, — вмешался Бова с явным намерением не допустить разрастания очередной ссоры, — Николай никого любить не способен.
— Почему? — удивилась Ольга приговору Бовы.
— Потому что всю жизнь любит единственного человека — самого себя. И любит, я бы сказал, безмерно.
— Импотент, что ли? — хихикнул Вениамин.
— Хуже, — подвел итог своей нелицеприятной характеристике отсутствующего Николая Бова.
Зотов с интересом посмотрел на него и невольно согласно кивнул. Хотел что-то сказать, но снова вмешался Вениамин.
— Хуже только одинокая старость, — с непривычной печалью в голосе подвел он собственный, видимо, не раз продуманный итог.
— Понял наконец когда приперло? — довольный неожиданным признанием Вениамина поддержал его вывод Федор Николаевич.
Не утерпел ввязаться в разговор и отец Дмитрий.
— Если держите в сердце горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину.
— Это о ком или о чём? — поинтересовался Бова.
— Мажродомы и лябры, — в очередной раз не утерпел Ленчик.
Жестом придержав дернувшегося было прикрикнуть на Ленчика Федора Николаевича, отец Дмитрий продолжил свои поучения:
— Отрок глаголет о видимости, а истину мы сами обязаны постигать в раздумьях и служении.
— Не умеешь пить, святой отец, не берись втягиваться, — высказал свое поучение и Вениамин. — А то пойдешь, как и я, по дворам с гармошкой. Гармошку ещё послушают, а проповедь навряд ли. На собственном опыте убедился.
— Можно мне ещё красненького? — робко спросила Женщина у стоявшей неподалеку от неё Ольги.
Ольга на сей раз безбоязненно подошла к ней.
— Давайте я вам налью, — предложила она, потянувшись за бутылкой.
Налила Женщине и себе. Села рядом, спросила:
— Не страшно в гробу было?
— Не. В носу только щикотно. Мужики напились, давай плясать. Таку пыль подняли. Потом на двор захотелось. Еле стерпела.
Мелким глотками выпила налитое вино. Ольга свою порцию выпила залпом.
— Сейчас как вспомню, плакать начинаю, — всхлипнула Женщина, продолжая свой рассказ. — Бабу Дарью жалко. Лежит себе в стайке кулями накрытая. А я как царевна какая разляглась. Лежу, а совесть мучит и мучит.