Беглецы

В поисках большего могущества, я поощряла преступные изыскания, человеческие жертвоприношения и многие вещи, не одобряемые даже гибкой этикой моих бывших коллег. И однажды мне предложили… один маг, изгнанный из леса Кил-Селим за чудовищный эксперимент по спаиванию нескольких душ воедино, он предложил провести новое исследование. «Что ты знаешь об эльфийском безумии?» спросил он меня тогда. Что я могла знать о болезни, которая бушевала во времена, когда наш мир был покрыт лесом? Этот маг поведал мне, что сам Вату забрал души сильнейших магов к себе, используя эту болезнь. А раз смог он – сможем и мы! Могущество, пусть и украденное из мертвых пальцев моих соратников? Тогда это казалось мне достойным призом. Все силы Баркашмира были направлены на решение этой задачи. В подземельях даже возносились жуткие молитвы Безликим богам, которым в древности поклонялись окумы, не предавшие свою веру ради технологий… Мы нашли формулу. И врата на Малахитовой башне открылись, впуская одну единственную сущность. Йису Гаруда, Сборщик… да, так он назвал себя, и одно лишь его появление забрало рассудок и силы жителей моего города. Воистину, это было «эльфийское безумие», быстропрогрессирующее и абсолютно смертоносное. А потом… потом эта сущность начала перестраивать нашу реальность. Город вместе с куском пустыни стал водоворотом полнейшего, всепоглощающего безумия, в котором я тонула. Но мои слуги спасли меня, унеся достаточно далеко. То, что случилось потом, я знаю лишь с их слов. элементаль магии, та странная сущность, что живет в Оазисе, ступила на проклятый песок. С ней шли все триста два боевых мага и семьдесят песчаных дервишей, тех нелюдимых отшельников, что живут в пустыне. Они опрокинули Сборщика в отдельный уголок Эфира и запечатали его там. Арджуна, маг, что был мне как брат, говорил, что не успели они запечатать выход, как Сборщик начал перестраивать Эфир. Теперь лишь создателю известно, что там творится с несчастными душами, которые Сборщик успел собрать. Мужчины и женщины, дети, старики… все они пали жертвами моей жадности и гордыни. А я навеки проклята элементалем магии, слышать их страдания. Ты спрашиваешь, зачем мне ребенок? Я надеюсь, я молюсь, что забота хоть о ком-то поможет, и голоса боли в моей голове утихнут. Клянусь Его сокрытым именем, сто лет моих мучений – это целая вечность!..

* * *

Голос женщины становился все тише, пока окончательно не скатился в сдавленные рыдания. Шакрон почувствовал непривычное: жалость к древней волшебнице, за свою алчность наказанной столь жестоко.

– Хорошо, я… я оставлю тебе ребенка, хоть это и не кажется мне хорошей идеей, – выдавил Шакрон. – Но… ты должна мне, помнишь?

Джармина молча кивнула, продолжая всхлипывать. Но глаза ее уже прояснились, волшебница вновь была готова к действиям. Она вновь сыпанула на руку Шакрону порошок, фиолетовые руны засияли ярче. Небрежным движением Джармина стерла пару линий, после чего отошла к окну, трубно высмаркиваясь в невесть откуда взявшийся платок.

– Это… это что? – в недоумении спросил Шакрон, наблюдая, как гаснут линии заклинания. – Это все?

– Матрица всегда очень сложная и очень хрупкая. Удалишь пару линий и все, заклинание не действует, – пожала плечами Джармина. – А чего ты хотел? Отвара из крыльев попугая? Сушеных сороконожек? Могу устроить но предупреждаю: это не вкусно.

Шакрон невольно улыбнулся.

– Лучше дай мне в дорогу чего-нибудь. Путь в Большую пустыню долгий, а в Пустоши по дороге еды не будет совершенно.

– Стой, стой, – слезы уже высохли, Джармина быстро приходила в себя, – ты хочешь сказать, что после всего… ты вернешься к Радаменту? Да еще со стертой матрицей?! Шакрон, это глупо!

– Это единственный вариант. Технократия ищет меня, светоносцы ищут меня, а теперь еще и чёртов Ицкоатль ищет меня! Нет, Джармина, мне больше некуда идти. Тем более, что свести счеты с Радаментом… это достойная цель, чтобы рискнуть. А там, – тигр усмехнулся, – глядишь, они созреют и до исполнения желаний…

– Ты странное существо, Шакрон, – задумчиво произнесла Джармина, – пытаешься выжать выгоду из всего вокруг. Ложись спать, утром все будет готово к твоему путешествию.

Шакрон взглянул на женщину, которая грустно улыбалась, смотря на ребенка.

– Все-таки, ты принес мне надежду, а это стоит пары булок и куска сыра.

– Цена ребенка – хлеб и сыр? – Шакрон сонно ухмыльнулся, удобнее устраиваясь в кресле, – что ж, выгодный обмен за того, кто должен был умереть…

– А как его зовут?

Вопрос вывел капитана из дремы. Ицкоатль не упоминал имени сына, да Шакрон и не спрашивал.

– Имя? Не знаю. А какое тебе нравится?

Джармина задумалась. Странные тени ползали по стенам, переплетаясь и образуя загадочные фигуры.

– Ты знаешь, есть у меня имя. Иногда я думала, что могла бы стать неплохой матерью и выдумывала имена для своих детей. Глупости, конечно, но… одно из них… Сатри. Да, Сатри… думаю, это хорошее имя.

Шакрон приподнялся в кресле, наблюдая за волшебницей. Та подняла ребенка перед собой и произнесла:

– Сатри, малыш. Теперь тебя зовут Сатри.