Беглецы в Гвиане

Робен с удовольствием оставил бы индейца жить на засеке; но молодой человек представил ему такие убедительные контрдоводы, что изгнанник не стал настаивать. Жака снабдили саблей, топором, луком и стрелами, и он распрощался со своими друзьями, трогательно выразив им самую теплую благодарность.

Впрочем, он обещал скоро вернуться. Он пересек лес и через двадцать часов ходьбы достиг жилища своего племени в тот самый день, когда Бенуа, его товарищи и индейцы Акомбаки появились близ золотых гор.

Родные Жака были в сильном волнении. Хотя искатели золота не подозревали о присутствии в горах индейцев-арамихо, но зато те отлично видели приближение врагов.

Неужели их добровольное заключение оказалось бесполезным? Неужели белые разгадали-таки тайну золота?

Жак задрожал всем телом, когда узнал о приближении белых. Тайное предчувствие подсказало ему, что эти белые, наверное, те самые, которые мучили его. О, как он теперь раскаивался в своей неуместной откровенности перед доктором!

Он задумался и с тревогой в душе отвечал на вопросы своего тестя. То был старик огромного роста и с виду исключительно сильный и крепкий; у него были совершенно седые волосы, что редко встречается у индейцев. Они падали длинными прядями вокруг его кирпичного лица с дикими, суровыми чертами.

Он на целую голову был выше всех остальных членов своего маленького клана. Их было всего семь человек, включая Жака с женой, молодой Алемой, ее отцом с матерью и сестрой ее отца.

Старик Панаолине, имя которого известно до сих пор всем обитателям верхнего Марони, кинул на молодого человека подозрительный взгляд.

— Мой сын опять ходил в страну белых, — произнес он медленно, чеканя каждое слово.

— Мой отец сказал верно. Я ходил повидаться с тем, кто меня вспоил и вскормил.

— Несмотря на мое запрещение?

Жак опустил голову и кротко возразил:

— Благодарность — добродетель краснокожих людей.

— Добродетель краснокожих людей — повиновение родителям.

— Разве белый человек не отец мне тоже?

— Так и оставался бы у него, вместо того чтобы жениться на лучшей девушке из племени арамихо. Неужели язык моего сына сделался раздвоенным, как у европейцев? Так как у него два отца, то, быть может, у него и две жены? Не собирается ли он здесь быть господином краснокожей жены, а там — рабом белой женщины?

Алема подошла тоже и кинула на мужа подозрительный взгляд.

— Пусть же мой сын отвечает прямо.

— Вся моя любовь принадлежит одной Алеме.

— Надеюсь, сын Панаолине не унизится до лжи.

— Сын Панаолине говорит правду. Мой отец слышит голос человека свободного, — с гордостью отвечал молодой индеец.

— Свободный человек! — саркастически возразил ужасный старик. — Нет, мой сын не свободен. Он раб белого человека, который, в свою очередь, раб белой женщины. У индейца нет господина. Он сам себе господин и господин своей жены. У европейцев наоборот — они бывают рабами своих жен, на которых работают, которым угождают во всем.

Молодой индеец выслушал эту тираду и сказал:

— Если мой отец настаивает, то я не буду больше ходить к белым.

— Поздно. Вероятно, мой сын сделался покорным потому, что узнал о приближении белых?

Жак вздрогнул и промолчал.

Три женщины и шестеро мужчин вскрикнули от негодования.

— Тише, дети! — остановил их старик. — Нам грозит великая опасность. Покинем наши хижины и удалимся в пещеру, захватив с собой провизии. В пещерах мы будем защищаться до последней капли крови и все умрем, если нам не суждено остаться свободными.

Приказание старика было исполнено. Арамихо собрали свои пожитки и ушли в пещеру. Вождь вошел в темное убежище последним и завалил вход огромным камнем.

Зажгли факелы, и пламя их отразилось на стенах, на полу, на потолке пещеры. Все загорелось ослепительным огнем. Но индейцы были не чувствительны к великолепию золота.

Пройдя ряд пещер, арамихо остановились в самой отдаленной из них, над которой высился куполообразный свод.

— Здесь будет последнее убежище арамихо, — сказал торжественным голосом старик. — Да погибнут все враги нашего племени, которые осмелятся сюда проникнуть! Да погибнет тот изменник, который откроет врагу тайну нашего убежища! Да отсохнет моя рука, если я когда-нибудь изменю своей клятве — до последнего вздоха хранить тайну золота.

Эту клятву повторили за стариком все его соплеменники.

— А теперь, дети мои, позабавьтесь!

Забава состояла в том, что индейцы, открыв свои пагары, намазали себе тело салом и начали валяться на полу пещеры, покрытом золотым песком. Песок приставал к салу, и таким образом индейцы превращались в золотые статуи.

Затем началось угощение. Пили вику, потом танцевали. Индейцы веселились с увлечением, но без излишеств и безобразия.

Меньше всех пил Жак, но опьянел всех больше и пришел в сильное возбуждение. На него напала болтливость, и он рассказал все свои приключения — как он открыл доктору тайну золота, как его разговор с доктором подслушали злодеи, как эти злодеи взяли его в плен и мучили, как он вырвался от них и попал на засеку к гвианским беглецам.