Беглый

Мы вышли с ней на кухню. Центром композиции на кухне вертепа был гигантских размеров горбатый холодильник «Зил» из тех что бояться даже самые дерзкие и высокоорганизованные ночные тараканы. Я думаю эти зилы делали из той же брони, что и членовозы для компартии. Это была секретная разработка советских шарашек. Когда компрессор зила работал, казалось, что ты попал на стройплощадку московского метрополитена имена И.В.Сталина. Когда же агрегат резко отрубался, все склянки внутри ещё долго звенели от резкого перепада почти орбитальных перегрузок. Думаю зилы испытывали там же где и первый советский спутник Земли. При Хрущеве холодильники использовались как индивидуальный бункер способный выдержать ядерный взрыв. Ещё, уже как практикующий филолог, подозреваю, что узбекское слово «зилзила» — землетрясение берет корни именно внутри грохочущих внутренностей этого флагмана отечественной оборонной промышленности.

К желтоватым, фальшивой слоновой кости дверям Зила-зила были грубо, немного косо прикручены петли и висел увесистый гаражный замок. Вера Петровна, как старуха ключница долго гремела кандалами, пока Зил, наконец, не поддался. «Зил-зил откройся» — подумалось мне.

На свет была извлечена бутылка Узбекистон Шампани толстого зелёного стекла. У хозяйки был такой торжественный вид, что казалось она бацнет сейчас: «Вот. Вдова Кликот легендарного паркентского завода шампанских вин. Разлив 1985 года — прямо перед тем как Горбачев окончательно вырубил все виноградники»

Но вместо этого Вера Петровна спросила:

— А ты откуда английский знаешь?

— Учился. Иняз. Теперь называется узгумя. Противное словечко.

— О! У Нюшки теперь сутенёр с дипломом будет! А не врёшь? Скажи чегось по-англиски, а?

Терпеть не могу этого. Люди узнают, что ты слегка говоришь на иностранном языке и сразу — «скажи чё нибудь». Идиоты. Я же не попугай «чего-нибудь» лепить от балды.

— Чего сказать-то?

— Ну… скажи… «тупая пизда»

Вот верх человеческой фантазии. Или скажи «тупая пизда» или «как будет пошёл ты на хуй». Студёные чистые кладези народной души.

Я глянул Вере Петровне в глаза и сказал в лицо, не скрывая смака:

— Ю ступид кант!

— Кант! Ишь ты! Какой благородный язык. У нас сиволапых понимаешь — пизда, а них — Кант! А по узбекски «кант» — сахар. Подумать, а? Какая связь?

У Веры Петровны были природные способности к лингвистическому анализу.

— И правда — сахар. Половина сахар, половина мёд Почему то вырвалось у меня.

— Сдачи нет

Петровна ловко заныкала мои шашлычные тысячи в опавшие черепаховые перси.

— И сучке своей скажи, что не ржала так громко — люди-то спят.

Когда она повернулась спиной, во мне проснулся мой персональный раскольников. Я живо, с плеча расколол ей черепушку бутылкой шампани, сорвал связку ключей, перерыл вверх дном всю старухину комнату и отправился с Анной из Петербурга в Москву. Персональный раскольников живёт в каждом из нас. Просто не все дают ему волю.

* * *

Пару раз моя история прерывалась душераздирающими стонами из-за стенки. Звуки были сравнимы с истерикой мартовских котов. Анна была более привычной к этим возбуждающим мужскую фантазию белым шумам.

— Это Раношка. Швабра писклявая. Не обращай внимание. Всё понты.

Когда я закончил свой рассказ, Анна добила паркентский шампунь, вволю похохотала, а два раза даже всплакнула. Я был в ударе. Так наверное привлекал бы самочку гитарист-фламенко, выкрутив из гитарных звуков оголённую душу.

— Знаешь какой из этого всего вывод? Ну из всей твоей истории? На воле сейчас — тоже как в тюряге. Точь в точь. Если есть у тебя крыша ментовская, а лучше всего, конечно же СНБ

— можно делать все что хочешь. Вот так, дружок. У Артурика, походу, был канал. Но он — дебила, Артурик мой. Дебила и козёл.

Мне понравилась Анина характеристика полицейского государства. И я уже знал как в нем выжить. Тюрьма сделала из меня образцового гражданина или, как с французким прононсом говорят узбеки: «фукаро». Фукаро Шурикь — старый проженный стукач и курва.

— Крыша? Крыша эт надо подумать. Хм. Может капитан Казематов? Ищет ведь меня,

фраер желтоглазый. Не. Мелковат Казематов. Я — натура с масштабом. Я, Анечка, такое…

«Иди сюда» — почти неслышно прошептала мне Анна, когда уже изготовился завалиться на пол на свою подозрительно пятнистую курпачу.

* * *

И была у нас с ней любовь. Самая настоящая, нежная и чистая, если не считать, что она заставила меня воспользоваться турецкой резинкой коих была тут полна тумбочка. И не купишь таких сладких моментов ни за какие деньги, а потому был я Анне чрезвычайно благодарен.

Позже Анна навалилась на меня и уснула, довольно громко посапывая. А мне все не спалось. Думал где бы побыстрей обзавестись надежной крышей. Пуленепробиваемой. Ведь теперь на воле, так же как в тюрьме. Римское право в редакции золотой орды. А будет крыша — заживем как все честные люди.

* * *