Беглый огонь

Я начал дергаться, как свежепойманный голавль, пытаясь зубами достать кончик веревки. В пьянстве плохо все, но если приходит идея, индивид начинает следовать ей с фанатичным упорством, невзирая на препятствия и не просчитывая последствий. По трезвому размышлению я наверняка просчитал бы, что дотянуться до веревки невозможно, а гак… Не знаю, сколько времени прошло, но теперь уже горячки пот солью разъедал глаза, а я сидел на стуле, невероятно изогнувшись и ухватив зубами веревочный шпагат. И жевал его с остервенением оголодавшей акулы.

Чувствовал, как кровятся десны под скрипучим капроном, как кровь засочилась из разом треснувших разбитых губ, но более не ощущал ничего, кроме ярости. Мне нужно было освободиться: свобода значила жизнь.

Когда я выплюнул окровавленные, истертые концы капронового шнура, то почувствовал, что обессилел так, словно разгрузил полвагона. Потрепыхавшись, как сельдь в трале, высвободил правую руку и попытался развязать очередной узел — не тут-то было! Старичок отставничок дело знал добре и узлы навязал хитрые. К тому же ко мне вдруг пришло состояние горячечной суетливости; полусвобода рождает как раз суетливость, но отнюдь не достоинство: нам так хочется доказать самим себе, что мы наконец свободны, что начинаются никчемные биения в грудь и взмахи транспарантов, а на самом деле… Куда ты делся с подводной лодки? А никуда. И послабление режима вовсе не означает, что ты дельфин и волен бороздить просторы Мирового океана без руля и ветрил. За весла, галерники, и — вперед! В случае победы в состязании на скорость и выносливость — нищая беспросветная жизнь, в случае поражения — гибель в пучинах. Лишь купчины, что наняли флотоводцев, безопасно сидят на берегу, наслаждаясь изысканными винами и изысканными девочками. Если что — потери спишут.

Нет, распаленный алкоголем мятущийся разум делает зигзаги почище слаломиста, а может, оно и к лучшему? Пока мозг был занят бесплодным мудрствованием, рука сама собою распутала узел; а когда две руки свободны, остается испустить вопль радости, выпутаться насовсем и — делать ноги из этого стремного местечка!

Но повопить всуе мне было не суждено: я услышал близкое тарахтенье мотоцикла. Ну да, я надеялся, дядько Игнатьич для извлечения материальных ценностей из-под стропилы дождется-таки конца рабочего дня административном заведении, ан — нет. Алчность — чувство куда более поглощающее и искрометное, чем принято считать. Что могло помешать дедку, ежели он смиренно вывесил на сортире объяву, что облегчительное заведение для посетителей не работает по веским причинам? Администрация облегчается в отдельном теплом сортире, а посетители права качать не станут. М-да, шустер. Спроворил, мухой слетал. Причем навозной.

Одним движением я выскользнул из пут, как мотылек из гусеничного кокона. И — разом свалился на мягкий пол рядом со стулом: все мышцы занемели, да и алкогольное отравление сказывалось, ибо назвать это опьянением все одно что горячечный бред — эйфорией. Отползая, услышал, как проворачивается ключ в хорошо смазанном замке… Кое-как прополз по мягкому опил очному насту в угол, ожидая, как распахнется дверца сарая: застойная лимфа и кровь переливались в затекших ногах, и мне нужно было хотя бы минуту, чтобы восстановить кровообращение; пока же я был как бескрылый шмель под тенью надвигающегося кирзового сапога. И в дурной голове кругами стелилась душещипательнейшая мелодия давнего шлягера.

«Мохнатый шмель на душистый хмель…» Ничего, еще пожужжим!

Дверь распахнулась; какое-то время дедок слепо таращился в нутро сарая; секунд через двадцать он заметил, что вместо пленника на тяжеленном стуле — лишь груда веревок. Реакция его была мгновенной: по-волчьи втянул обеими ноздрями воздух, выхватил из-за пояса здоровенный стропорез и проговорил свистящим шепотом:

— Ты че, альфонсино, в пряталки решил со мною сыграть?

Назначение страшенного тесака никаких иллюзий не вызывало: дядько захоронку нашел, денюжки, в отличие от меня, перечел и сейчас заявился с единственной целью — навести баланс. Ну уж нет, пенек вьетнамский, это тебе не джунгли! И в пряталки тут играть негде. Мы в другую игру сыграем: кто кого переживет. А в такой игре кто останется в живых, тот и прав.

Больше я не думал ни о чем.

Одним движением перевернул какой-то столик под ноги противнику: мне нужно было выиграть время и позицию. Но Игнатьич оказался бойцом опытным и коварным: тычком сапога он двинул тот же столик на меня, неожиданно легко сделал мгновенный выпад с отмашкой рукой… Остро отточенное лезвие пронеслось в каком-то миллиметре от лица. Мне показалось, что дедок «провалился»; я хотел было дернуться вперед, чтобы нанести удар… Что меня спасло: интуиция или просто древний инстинкт самосохранения, работающий часто совсем не в ладу с нашим сознанием?.. Я уже пошел вперед, но нога наткнулась на что-то округлое и скользкое, и я, нелепо взмахнув руками, стал валиться на спину. Вовремя.