Белая

«Стучат колеса фургона. Впереди виден крепкий частокол форта, вырастающий по мере приближения к нему. Они доехали несмотря на то, что подверглись жестокому нападению сиу. Разве их не перебили всех? Может быть... Но, как бы то ни было, обоз добрался до форта. Его ворота медленно раскрылись и навстречу прибывшим выступили солдаты в синих мундирах. Среди них она сразу же узнала Джеймса. Вскочив с козел, она закричала ему, зовя по имени, но он так и не услышал ее, радостно обнимая за плечи кого-то из прибывших. Тогда она соскочила с фургона и побежала к нему, раскинув руки, чтобы обнять. Сейчас она его крепко расцелует и обо всем расскажет: и как ее провожали, и как она долго ждала обоза, который должен был направиться в форт, и о том, как на них напали индейцы, и что ей даже пришлось стрелять... Джеймс, так и не видя ее, смеясь весело переговаривался с траппером и возницей замыкающего фургона. Странно, что он не слышит ее, ведь она совсем близко от него. Он не мог не заметить ее. Она всматривается в такие родные черты. Господи помилуй, как же она соскучилась по нему! Ветер взъерошил его светлые волосы, он улыбнулся и от уголков его глаз разбежались светлые морщинки. Мундир на нем был расстегнут, на шее повязан желтый платок. Она так ясно видела его, что была просто счастлива. Так и не услышав ее, он поворачивается и медленно уходит прочь. Тогда как она прикладывает все силы, чтобы догнать брата, выбиваясь в тщетной попытке добежать до него, он, неторопливо уходя, стремительно удаляется...»

… и очнулась она от страха. Сердце сжимало от ужаса и печали так, что хотелось плакать. Ее обступала темнота и звезды. Пылающее лицо ласково обдувал ветерок. Она жестоко мерзла и, желая согреться, повернулась на бок, чтобы свернуться калачиком, и лбом ткнулась в какую-то преграду. Выпростав руку из-под одеял, она с опаской притронулась к ней. Ладонь уперлась в мускулистую спину и она тут же отдернула ее, но было поздно, краснокожий спал чутко. Он резко сел и повернулся к ней. Приложив ладонь к ее лбу, он пошарил у себя под боком и достал алюминиевую кружку, отчего-то напугавшую Белую. Вождь, молча, поднес кружку к ее лицу и девушка уловила знакомый запах горечи. Она помотала головой, давая понять, что чувствует себя просто отлично и больше не нуждается в этой гадости. Ни слова не говоря, вождь протянул руку к ее лицу и знакомо сжал ее щеки жесткими пальцами.

- Хорошо, хорошо... - заторопилась девушка, пытаясь оттолкнуть его руку. - Я выпью это... выпью... - и жестом попросила отдать ей кружку.

Быстро отпив несколько глотков, она протянула ее обратно. Индеец кружки не взял, а снова подтолкнул ее к ней.

- Что? - испугалась девушка.

Вождь жестом велел ей допить то, что оставалось в кружке, а оставалось там на четыре добрых глотка.

- Не могу, - с отвращением заглянув в нее, покачала головой девушка. - Я просто не могу... уж лучше брось меня здесь одну... лучше смерть от рук пауни, ты хоть сам пробовал это пойло? Ой...

Индеец вовремя подхватил готовую вывалиться из рук выздоравливающей злополучную кружку, отлично увидев попытку бледнолицей опрокинуть ее содержимое на землю. Больше не слушая возражений Белой и ее обещаний послушно выпить лекарство, он придвинулся к ней и разжав рот, влил в него горький настой, после чего привычно сжал его ладонью, заставив проглотить.

- Ты чудовище! Ты злой, бесчувственный... - плакала Белая, откашливаясь и отплевываясь. - Господь накажет тебя, дикарь, за твою бессердечность. Только такие, как ты недалекие и жестокие способны испытывать удовольствие от мучения других... Правду говорят, что вы-то ли недоразвитые люди, то ли развитая животная особь... Чтоб тебе пить эту гадость до конца дней своих! - Свободно отводила она душу, зная, что он все равно ее не понимает.