Белая борьба на северо-западе России. Том 10

На некоторых участках, как последствие долгого стояния на месте, появились сношения с красными, выразившиеся в меновой торговле хлеба на махорку. У красногорцев однажды у моста в Осьмине произошел целый политический диспут, окончившийся победой наших. С красной стороны выступали бригадный и полковой комиссары, но ни один красноармеец не был допущен на берег, с нашей же стороны, кроме офицеров, высыпали все солдаты. На все слова комиссаров, доказывающих правоту их дела, наши солдаты отвечали, что они все были под их властью и что второй раз их на это не заманишь. В данном случае этот инцидент был вполне безобидный, но допущение такого общения, по-моему, было опасно, так как оно было первым шагом к братанию со всеми его деморализующими последствиями для армии. Опять же, это явление в гражданскую борьбу просто дико. Непременным, казалось, элементом всякой гражданской войны должна была быть непримиримая вражда сторон, здесь же этого не было. Наш доброволец не питал к красноармейцу вражды и считал естественным, что тот подчиняется и служит мобилизовавшим его коммунистам. «Коммунист другое дело, его надо вешать, а красноармеец, он что, он ведь мобилизованный!» Как будто этот «мобилизованный» не имеет собственной воли. Опять эта инертность, эта как будто жажда быть в подчинении. Исторический призыв варягов: «Придите и владейте нами…» – и в то же время, при ослаблении власти, – бунт. Как все это горько!

Во время этого затишья на батарею приезжал начальник артиллерии корпуса полковник Сулковский. В первое же свое посещение батареи он произвел на меня отрицательное впечатление. Казенный, узкий и совершенно не «полевой» офицер, он совершенно не понимал обстановки, в которой приходилось нам работать. Никакой пользы от его посещения для батареи не было. Проверив работу номеров у орудий, он посоветовал почаще заниматься парком, не подумав о том, совместимо ли это с боевой работой в данной обстановке. Когда я его повез в Сватково впереди линии наших окопов, он заявил мне, что он не сторонник безумной смелости. Из людей батареи он обласкал лишь одного курсанта, назвав его своим «однокашником» по Константиновскому училищу; через несколько дней этот «однокашник» бежал к красным, унеся с собой панораму с орудия. Далее, на мое требование об удовлетворении сапогами в первую очередь батареи, как строевой части, он мне сказал, что в тылу они тоже нужны, так, например, разгрузчики в Нарве все ходят босиком. Он очень удивился, когда я ему ответил, что требую сапоги не из-за гуманитарных соображений, а лишь потому, что отсутствие сапог на фронте может быть причиной побега солдат, в тылу же побег почти невозможен, а потому разгрузчики могут посидеть и без сапог.

В это время, совершенно неожиданно для нас, в Пскове развернулись тяжелые события. После успешного наступления наши части вдруг начали отступать и 25 числа оставили город. В то же время генерал Арсеньев, командующий корпусом, был заменен в этой должности Булак-Балаховичем, но затем последний был арестован и снова назначен Арсеньев. Как мы узнали, под Псковом произошло следующее. После занятия Пскова эстонцами и вступления в него отрядов Балаховича власть в городе перешла в его руки. При этом режим, установившийся в городе, мало чем отличался от большевистского, разве лишь тем, что все грабежи, вымогательства и казни делались как бы во имя искоренения большевистских элементов. Многие представители богатого купечества, обвиненные в большевизме, сажались в тюрьму и выпускались лишь после выплаты известного куша. Выдавая своим помощникам незаполненные реквизиционные бланки, Балахович допускал производство самочинных реквизиций и таким образом, грабя сам, давал и другим возможность обогатиться. С назначением генерала Арсеньева командиром 2-го корпуса, между его штабом, пытавшимся прекратить все эти безобразия, и Балаховичем началась борьба. Арсеньев был человеком, мало приспособленным к такого рода борьбе. Лично храбрый и способный военный, он ненавидел интриги и политику и, в отличие от Балаховича, не показывался повсюду с блестящей свитой и не плел сети интриг. В конце концов Балаховичу удалось убедить эстонское командование и некоторых русских левых деятелей, что он единственный человек, способный командовать белыми силами под Псковом. У него состоялось соглашение с эстонцами, части которых неожиданно стали отступать, уверяя, что красные надвигаются крупными силами, за ними принуждены были отступить и наши части, которые все время доносили, что на их участках все спокойно, так же как и на соседних эстонских. Перебежчики же от красных в один голос сообщали, что красным войскам был отдан приказ очистить Порхов, когда вдруг пришло известие, что белые пропали с фронта и их пришлось искать целых три дня.