Выслав связь навстречу идущим от Преображенской волынцам, мы прямо по полотну двинулись к Мшинской. К несчастью, высланные в глубокий обход роты даниловцев не попали вовремя, не взорвали полотна, и красный броневик успел удрать. Включившись в сеть телефона, начали подслушивать разговоры красных: выяснили, что приказано спешно эвакуировать все станции; комиссары жаловались на отсутствие связи и неустойчивость красноармейских частей. Единственными надежными были коммунистические части и отряд еврея Кроля, который был против нас и которого чуть не захватили при его отходе от Мшинской. Почти все взятые нами в этот день пленные были расстреляны, правда, большинство были евреи или рабочие, мало внушающие к себе доверие. Расстрелы у Данилова происходили быстро и безболезненно для жертвы. Обыкновенно приговоренному и не говорили, с каким намерением его отводят в сторону, а выражение «отправить в штаб Урицкого» было им неизвестно. Отойдя несколько шагов, он получал 3 пули в спину и неожиданно для себя отправлялся на тот свет. Обыкновенно части предпочитали производить расстрелы тут же на месте. Выясненный опросом свидетелей коммунист расстреливался немедленно. В этом сказывалось чувство озлобления, которое все больше росло и с усилением террора большевиков укреплялось во всех антикоммунистических элементах. Расстрел коммуниста – была месть за тех, кто был зверски замучен и казнен его единомышленниками. Как мог иначе рассуждать и поступать крестьянин, разоренный красными и семья которого часто целиком перебита или рассеяна. Припоминаю разговор, слышанный при вступлении наших войск в только что занятую деревню. «Где отец?» – спрашивает солдат-белогвардеец у остававшихся при красных стариков. «Расстрелян». – «А брат?» – «Тоже». – «Жена где?» – «Вместе с матерью в Лугу увезена, говорили, тоже расстреляны». Молчание. «Ну а дом?» – «Сам увидишь». Дом был сожжен. Что делать такому человеку, как не мстить. В батарее брата был солдат по фамилии Гран, брат которого, большевик, выдал отца и родного брата коммунистам. У этого Грана было одно желание, как можно больше уничтожить красных, и действительно, он не пропускал ни одного расстрела и постепенно зверел. Раз, осенью, порученного ему для отвода в штаб коммуниста он за шею петлей привязал к седлу и три версты волочил по пахоте своего врага. Интеллигентные люди поначалу сдерживались, но вскоре, под влиянием обстановки, взгляд на ценность чужой жизни менялся, и убеждение, что «одним коммунистом меньше – свободнее на свете жить» заставляло разрешать вопрос в сторону расстрела. Да, по правде сказать, как может относиться человек к людям, единомышленники которых расстреляли всю семью. Кроме того, еще одно обстоятельство заставляло расстреливать в частях – это была известная нам мягкость тыловых учреждений, которые, в погоне за высшей справедливостью, миловали заведомых преступников. Примером может служить дело пособников Балаховича, дело которых рассматривалось без конца, пока они все [не] удрали в Эстонию. В результате все сроки, когда их казнь могла произвести впечатление, были упущены, и, кроме Стоякина, убитого «при попытке бежать», никто из них не пострадал. Эта бюрократическая формалистика и влияние на эти дела властелинов тыла, «общественных деятелей», заставляла прибегать к симуляции попытки бежать или расстрелу тут же на месте. Наравне с коммунистами, нерасположением солдат пользовались евреи. Хотя в армии и были случаи службы евреев добровольцами, но случаи эти были крайне редки, я лично знаю лишь один. За кровавые дела своих соплеменников Троцкого, Зиновьева и комиссаров при карательных отрядах платились изредка попадавшиеся среди пленных евреи. Особенно их не любил Данилов. Под Мшинской против нас действовал еврейский отряд Кроля, и среди пленных были евреи. «Русский?» – спрашивает Данилов. «Русский». – «Какой губернии?» – «Гомельской» (?) – «А ну-ка, перекрестись». Молчание. «Уж я сознаюсь вам, вашеблагородие, я жид». – «Ну, ступай. К Урицкому», – тихо прибавляет он, обращаясь к конвойному.
Одновременно с занятием Мшинской, волынцы заняли Преображенскую, после чего красногорцы дошли до города Луги, который заняли почти без боя и передали его частям 1-й дивизии. Этим заканчивался период боев, выведших нас из глухих лесов Гдовского уезда на подступы к С.-Петербургу. Началась последняя фаза боев нашей армии с захватившими нашу родину коммунистами.