Белая радуга

Когда человек по имени Гриша пропал за деревьями, Редкий словно очнулся от наваждения. Растер пальцами виски, при этом уронив на траву обрывок визитки. Поднял и таращился с минуту на пустую глянцевую поверхность, потом положил картонку в карман. Выбрался на дорожку ближе к воде, чтобы вдохнуть влажный воздух и выйти из ступора.

Он даже про Платона забыл, потом поискал взглядом – парень от дальнего мостика смотрел в его сторону. Платон поймал его взгляд и приветственно поднял руку. Эдик слабо удивился, – расстояние между ними было приличное, как узнал? – но тут же пошел навстречу.

– Здравствуйте, Эдуард, – без всякого удивления улыбнулся ему Понедельник.

– У тебя что, не только память, но и зрение абсолютное? – вместо приветствия спросил его Редкий.

Парень тихонько рассмеялся, покачал головой:

– Нет, зрение так себе. Но память помогает идентифицировать людей по походке, по движениям. Обычно в толпе я в момент замечаю тех, с кем хоть однажды встречался.

– Везет тебе, – вздохнул Эдик, который иногда знакомых не замечал в упор, хотя на зрение не жаловался. – А ты чего не в школе? Нет занятий?

– Прогуливаю, – легко признался Воронцов. – У нас вчера происшествие было…

– С бешеным псом? Наслышан.

– А сегодня, я подумал, все станут об этом говорить, будет много толкотни и суеты. От программы я вряд ли отстану, – хмыкнул Воронцов.

Но в его голосе Редкому послышалась глухая тоска, и он внимательнее глянул на парня. Платон медленно кивнул, словно подтверждая догадку:

– А в общем, не было настроения. Вы не вспомнили?..

Он с надеждой посмотрел на Редкого, но тот помотал головой.

– Нет. Но я пытаюсь. Слушай, а почему тебя в парке всегда тянет именно на этот островок?

Платон стоял перед ним и молчал. Лицо парня напряглось, черты заострились, он словно пытался сформулировать что-то, но никак не мог это сделать. Редкому вдруг стало его очень жаль.

– Просто тут я как будто ближе к разгадке, будто вот-вот схвачу ее… Но нет. Пока нет. Сложно объяснить, но мне кажется, что именно на этом островке начался какой-то отсчет, и скоро время выйдет, а я так и не успею разобраться, что происходит.

– Какое еще время выйдет? – заволновался Эдуард. – Ведь не твое же?

Платон пожал плечами:

– Может, и мое. Не знаю. Просто обидно, что память так меня подводит, уж ей-то я привык доверять. Врач один все меня пугал, говорил, что при такой памяти или умирают в подростковом возрасте, или с ума сходят. Первого я не особо боюсь, а вот второго – да.

– Чего вдруг тебе с ума сходить, никаких не вижу предпосылок, – пробормотал Редкий.

И поймал измученный, почти отчаянный взгляд парня.

– А может, я в детстве уже был психом? Иначе откуда эти странные воспоминания? Почему я даже настоящего имени своего не помню? А то, что помню, правдой быть никак не может!

– Да перестань, все так и было! – брякнул Эдик, внутренне похолодел и прикусил себе язык.

Но было, конечно же, уже поздно. Побелевший Воронцов стоял у него на пути, вглядывался в лицо.

– Откуда вы знаете?

– Да я предположил только…

– Нет!

Парень шагнул вперед и схватил Редкого за плечо. Эдуард был гораздо крупнее и сильнее, но отрывать от себя чужую руку не стал.

Вдруг он понял, что должен рассказать Понедельнику если не все, то хоть что-то, чтобы он не сходил с ума, перебирая без конца свои жутковатые воспоминания. И плевать на Антона с его теорией естественного развития событий!

– Давай сядем на скамейку, – предложил он.

– Говорите прямо сейчас!

– Хорошо, – кивнул Редкий. – В общем, десять лет назад, после окончания школы, я работал в этом парке охранником…

Он выложил Воронцову все, но только про него самого. Других детей решил пока не впутывать. Про мелодию же приврал, что слышал ее в тот момент, когда обнаружил мальчика. Скорее всего, тот сам ее и мычал.

Когда закончил рассказ, Платон стоял перед ним в прежней позе, только руки уронил вдоль тела, и такой бледный, словно не дышал все это время.

– Спасибо, – ровным тихим голосом произнес парень. – Конечно, это мало что проясняет, но теперь я хотя бы понимаю, почему меня тянет сюда. – Он махнул рукой в направлении островка Дружбы.

Редкий боялся, что Воронцов станет задавать еще вопросы – почему не рассказал раньше, как узнал его и прочее. Но тот сказал только:

– Я пойду, ладно? Мне нужно все обдумать.

– Эй, погоди-ка. – Эдуард с внезапно проснувшейся решимостью шагнул за ним. – Откровенность за откровенность, так?

Удивленный взгляд Платона в ответ.

– Я тут кое-что за тобой заметил. Ты стараешься не касаться людей. Есть причина?

– А, это. – Парень пожал плечами. – Я могу сказать, только вы мне едва ли поверите. Это… немного странно.

– Ну я ведь тебе тоже не совсем обычную историю рассказал, согласен?

– Я просто предупредил. В общем, когда я касаюсь кого-то или кто-то касается меня, поведение людей меняется. Я думал об этом, наблюдал и сформулировал так: они начинают делать то, что велит им сердце в этот самый момент. Говорят и делают не то, что на самом деле собирались сделать или сказать.

Редкий нахмурился, пытаясь это осознать. Заволновался, кровь прилила к щекам.