Бельгийский лабиринт

От Гента я просто без ума. Местный выговор мне кажется умилительно грубым, как будто грузчик убаюкивает свое дитя. Гентский диалект замедленный, его звуки идут шагом. Гент имеет нечто общее с Францией. Здесь до сих пор живет большая прослойка франкоязычной буржуазии. В Генте я как-то читал лекцию на французском для двух сотен гентских франкофонов. Меня это впечатлило, они жаловались, что их дети делают много ошибок, когда говорят по-французски.

Гентский диалект — как зыбь скользящих звуков, не нашедших себе места. Снобы считают его грубым. Диалектологи находят, что его неподатливость возникла исторически: текстильщикам приходилось все время кричать, чтобы перекрыть голосом адский грохот ткацких станков. Знатоки вроде покойной поэтессы Кристины Дхаан уверяют, что настоящий гентский диалект со своей фразеологией и оборотами речи истерся до простого акцента. Я любил слушать Кристину Дхаан. Ее блестящий нидерландский приобретал вибрирующую глубину, когда, словно под сурдинку, он окрашивался изяществом ее гентского диалекта.

К востоку от Гента фламандский прекращает свое существование. Мы изъясняемся на брабантском, хотя и называем его фламандским. Здесь тоже язык различается от поселку к поселку. Слово vuilnisbak (помойное ведро»), произносимое в Лёвене как «voëlbak», превращается, если проехать еще две деревни, в veëlbak, а антверпенское stroat

(улица), превратившись в Мехелене в straat с неблагозвучным гаагским долгим «а», становится брюссельским stroet — уже с долгим «у».

Антверпенцы изъясняются на своем диалекте без комплексов. Они думают, что каждый встречный их сразу понимает, а это не так. Уроженцам Западной Фландрии и Лимбурга приходится очень нелегко. Это беда для антверпенцев. Я не имею ничего против диалектов и акцентов — наоборот, но в таком случае каждый должен обладать равным правом быть непонятым. Впрочем, я-то понимаю их без проблем и с удовольствием признаюсь, что редко где разговоры бывают такими живыми и остроумными, как в Антверпене.

Также и диалект здесь используется всеми слоями населения сверху донизу. Мне как-то довелось слышать бургомистра Янсенса, поющего песню о Кейзерлей — широкой улице, проходящей мимо Центрального вокзала. Сплошное кваканье. Бургомистр не стал бы часто прибегать к антверпенскому диалекту на заседаниях городского совета, но он может с тем же рвением говорить на нем как простой работяга. Для него, как и для сотен тысяч фламандцев от побережья до Мааса, от верхов до низов, это первый выученный язык. В такой стране, как наша, где язык часто использовался для выпячивания социальных различий, этот поступок — проявление демократизма, социальной солидарности.

Лимбург у нас, как и в Нидерландах, особый случай. Собственными ушами я мог констатировать, что лимбуржцы даже за государственной границей лучше друг друга понимают, чем остальное население страны, среди которого они разбросаны. Когда Маас в одну из дождливых зим в очередной раз вышел из берегов, я путешествовал с мэром бельгийского Ланакена сначала по залитым водой улицам его собственной коммуны, а затем по нидерландской стороне. В Нидерландах бургомистр говорил на том же самом диалекте, что в Бельгии, и ему отвечали если не на том же самом, то на родственном диалекте. Я видел, что лимбуржцы друг друга всюду признают, и был среди них отщепенцем как в Бельгии, так и в Нидерландах.

Таким образом, нельзя считать само собой разумеющимся то, что мы все говорим на нидерландском. Для многих фламандцев (брабантцев, лимбуржцев) открытие мира начинается со знакомства с диалектом. Именно с диалектом, а не с тем, что под ним понимают нидерландцы.

Как-то я услышал от одного голландского мальчугана, что говорю на странном диалекте. Если бы я действительно на нем заговорил, он бы подумал, что это венгерский.

У меня хорошо получается имитировать диалекты, может быть, оттого, что я ни одним из них не владею в полной мере. Имитация — это веселая публичная забава. Сидишь, бывало, за столом с двумя бельгийцами в кругу нидерландских друзей. Их восхищает твой фламандский. Потом наступает момент, когда нужно действительно заговорить по-фламандски. Они тут же навостряют уши, они думают, что это ютландский или мекленбургский, не верят мне. Они думают, что я так ловко сконструировал свой розыгрыш, потому что заранее отрепетировал хриплые звуки, которые издает морской ветер. А репетировать тут ничего не надо, просто нужно поточнее повторить выговор многих тысяч обитателей зоны между Брюгге и Кортрейком.

Когда диалекты главенствуют в повседневной жизни, для нидерландского остается мало места. Вы изучаете его в школе, но почти как иностранный язык, наподобие швейцарцев, изучающих нормативный немецкий.

В результате это отражается на употреблении языка.