Беллинсгаузен

Утихла пальба, и зазвонили колокола всех кронштадтских церквей. Не в множестве орденских подушек, не в рокоте «полного похода», не в орудийном громе было величие похорон, а в отчаянной тишине тысяч и тысяч мужчин во флотских шинелях и женщин в меховых салопах, детей и юнг, отставных боцманов, доковых работников, строителей пароходного завода и портовых мастеровых. В безмолвной скорби поклонения офицеры подняли гроб. На нём лежали два флага: его, адмиральский, и тот, что плескался на шлюпе «Восток» у льдов Антарктиды. Гроб понесли через весь город к вечному покою кладбища. Лица стыли на беспощадном морозе, но никто не обращал па него внимания. Только теперь в полной мере люди познавали потерю человека с высоким чувством долга и чести. Два кругосветных вояжа совершил он, из коих поход к Южному полюсу долго оставался непревзойдённым. Он участвовал в двадцати семи кампаниях, не считая тех, что были засчитаны вдвое. За двенадцать лет служения в должности военного губернатора он сделал для города больше, чем трое его предшественников. Он создал флотскую библиотеку, снаряжал новые кругосветные плавания, давал полезные советы молодым. В кругу друзей был утешительным и весёлым. Он умел ободрить расстроенное сердце и уладить роковой конфликт. Этот дар, свойственный обычно молодости, он сохранил до конца своих дней.

Как все цельные и добрые люди, он находил успокоение в природе, даже в малом и скудном Кронштадтском публичном саду. Этот сад, его создание, он любил, как родное дитя. Он любил смотреть на малышей, играющих в нём, и сам радовался с ними. Трогательно было видеть этого достопочтенного старца с улыбчивым лицом среди цветов и акаций, тоже взращённых им и его семейством.

Те, кто приходил к нему на приём, были поражены, по выражению побывавшего в Кронштадте командира австрийского корвета графа Кароли, ласковой красотою старого адмирала. Мужество его было постоянным, как могучее, ровное, глубинное течение. С этим мужеством он встречал и полярные ураганы, и пушечный огонь неприятеля, и жизненные несчастья, которые иной раз казались горше всех зол.

Гроб опустили в обледеневший склеп, и по крышке застучали мёрзлые комья. Каждый хотел оказать ему последнюю услугу, и непритворные слёзы увлажняли землю, скрывшую Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена навсегда.

Эпилог

1

16 января 1852 года в приказе по Морскому министерству, подписанном князем Меншиковым, исключался из списков флота умерший 13 января главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор адмирал Беллинсгаузен. На вакантную должность назначался вице-адмирал фон Платер... Сухие, казённые слова. От них веет холодом и отчуждённостью. Россия начинала забывать своего сына.

Но вот что странно! По мере того как уходили в прошлое годы Беллинсгаузена, росла его популярность среди видных учёных Европы. Мореплаватели, отправлявшиеся в южные широты, пользовались картами Беллинсгаузена как самыми точными и надёжными. Просвещённые географы читали его «Двукратные изыскания...», хотя книга эта, изданная всего в шестистах экземплярах, вскоре стала редчайшей. Однажды вдова Фаддея Фаддеевича Анна Дмитриевна с младшими дочерьми поехала в Висбаден. Может, чтобы показать своим знакомым или для ещё какой цели, ей понадобилась книга мужа, но она нигде не могла найти её. Анне Дмитриевне посоветовали обратиться в герцогскую Ниссаускую библиотеку, которая славилась собранием ценнейших изданий. Попав в библиотеку, она случайно застала там заседавших учредителей.

   — Кто вы, сударыня? — спросил её директор библиотеки.

   — Госпожа Беллинсгаузен, — ответила Анна Дмитриевна.

   — Не состоите ли вы в родстве со знаменитым русским мореплавателем?

   — Я его вдова.

После минутного замешательства всё собрание поднялось с кресел, выразив этим своё уважение к памяти и трудам её покойного мужа.

После плаваний Джеймса Росса в исследованиях южных широт наступил почти полувековой перерыв. Лежбища котиков и морских слонов здесь истребили, а за китами отправляться в столь опасные края при несовершенной технике охоты промышленники не решались. Пока их хватало и в северных широтах. Но и у Шпицбергена, Гренландии, Исландии поголовье вскоре начало сокращаться. В 1867 году изобрели гарпунную пушку. Китобойный промысел стал более безопасным и довольно прибыльным. И тогда промышленники стали подумывать об Антарктиде.

Собираясь в разведку в столь отдалённые места, учёные обратились к трудам предшественников. В первую очередь к Беллинсгаузену, услышав о нём громко прозвучавший отзыв немецкого географа Августа Петерманна.

«После Венского мира 1815 года императору Александру угодно было указать путь целому ряду морских научных экспедиций, с которыми, по их высоконаучному значению, едва ли что могло сравниться в прошлом, — писал учёный. — Имена Крузенштерна, Коцебу, Литке, Врангеля и Анжу — звёзды первой величины на географическом небосклоне... К помянутым экспедициям следует причислить и экспедицию в Антарктическое море под начальством Беллинсгаузена.