Беллинсгаузен

Все силы он направил к духовному возрождению личного состава флота. Он старался создать ту атмосферу, то благожелательное отношение начальника к мыслям подчинённых, при которых они могли с наибольшей пользой найти применение для блага общего дела. И он открыл новую эпоху в жизни русского флота, избавил от гнёта забитое самосознание, призвал на помощь индивидуальные способности каждого из нижних чинов флота.

«Я требую, — говорил он, — в памятных отчётах не похвалы, а истины и в особенности откровенного и глубоко обдуманного изложения недостатков каждой части управления и сделанных в ней ошибок, а те отчёты, в которых нужно будет читать между строками, будут возвращены мною с большой гласностью».

...На пристани князя ожидали исполняющий должность главного командира генерал-адъютант Лесовской, первый комендант адмирал Шулепников, начальники портового управления и экипажные командиры.

Константин Николаевич осмотрел с большой подробностью памятник, роскошно убранный тропическими цветами и тремя флагами: главного командира порта, Гвардейского экипажа и полного адмирала. Поздоровался с прибывшими из Петербурга гостями — вдовой Анной Дмитриевной, дочерьми покойного, адмиралами Литке, Епанчиным, Зелёным, Нордманом. Обратил внимание на отставного контр-адмирала Адамса, служившего мичманом на шлюпе «Восток».

После молебна и салютации с кораблей флота великий князь остановился перед войсками, которые под грохот барабанов прошли церемониальным маршем мимо памятника славному плавателю.

Торжества длились весь день — играли два оркестра — и закончились поздним вечером.

По нравам тогдашней «вольной» прессы не обошлось без мелочной, дешёвой перебранки в конкурирующих газетах.

В номере 256 «Санкт-Петербургских ведомостей» появилось сообщение г. Скальковского, в котором автор упомянул об открытии две недели назад памятника и сказал, что покойный адмирал был хороший моряк и хороший человек. А фельетонист «Голоса» подхватил последние слова и с остроумием заметил: «Мы, со своей стороны, можем только сказать, что Беллинсгаузен был не только хороший моряк и хороший человек, но и хороший губернатор, а это на Руси большая редкость».

Автор оной из брошюр писал с горечью:

«Нашлись люди, которые спрашивают: кто такой был Беллинсгаузен? Чем он прославил себя? Его заслуги, конечно, настолько специфичны, что не могут быть известны каждому. Скажите петербургскому жителю, что вот был русский моряк, который во время своей полярной и кругосветной экспедиции исследовал пространство в 214 000 квадратных географических миль, что он открыл 229 островов, что его суда прошли 50 000 миль и доходили до 70° южной широты; петербургский житель не выразит ни малейшего удивления и разве спросит: а эти острова нам принадлежат? И когда вы скажете, что нет и что русским тем не менее принадлежит честь открытия этих островов, он, быть может, улыбнётся, вспомнив богатые колонии европейцев. Напрасно вы станете уверять его, что русских моряков нельзя сравнивать с мореплавателями других наций, которые, открывая новые земли, тотчас покоряли их оружием и таким образом завладевали лучшими странами в мире, прежде чем русским удалось совершить с Крузенштерном первое кругосветное плавание.

В истории морских открытий русским морякам выпала другая и притом более трудная роль: описать и исследовать полярные страны, и не из промышленных и торговых расчётов, а с чисто научною целью.

Геройское самоотвержение бесстрашных русских моряков в силу несчастных случаев или других причин бывает иногда бесплодно, сохраняя за собою лишь цену нравственного подвига».

Как мы знаем, Беллинсгаузен не оставил бумаг личного характера. Это настораживает. Прошлый век считался мемуарным. Каждое более или менее значительное лицо старалось поведать о себе. Но, возможно, он вообще не любил писать о личном или что-то уничтожил перед смертью. А вдруг бумаги ещё скрыты в недоступных для исследователя местах?.. Хотелось бы верить, но увы...

Супруга его Анна Дмитриевна пожалована была кавалерственною дамой ордена Святой Екатерины и до самой кончины в 1892 году пользовалась благорасположением великого князя Константина Николаевича и Морского министерства. Ей была продлена аренда в деревне Наудитен в Курляндии с выплатой по 1500 рублей в год и пожизненный пенсион. С 1828 года она родила семерых детей, почти погодков. Двое мальчиков — Николай, у которого крёстным был сам Николай I, умер трёхлетним, Павел прожил и того меньше. Дочь Анна скончалась грудным ребёнком. В год смерти отца остались Елизавета двадцати трёх лет, замужем за Гершау, Екатерина — пятнадцати, Мария — четырнадцати и Елена — тринадцати лет. О их дальнейшей судьбе узнать ничего не удалось, да это и не входило в задачу автора.

В курляндской ветви Беллинсгаузенов встретился Александр Фёдорович, женатый на дочери капитана II ранга Сарычева Вере Ивановне. Умер он в 1851 году тридцатилетним.