Белое движение. Том 1

Ответ дает концовка телеграммы, действительно продиктованная «тяжелым чувством ужаса и отчаяния». Полностью отождествляя Россию с законной правящей линией Царского Дома (Государем и Наследником), Келлер, в сущности, отказывается от каких бы то ни было оценок действий Императора. После этого слова, сказанные им А. И. Деникину полтора года спустя, – «захочет Государь Император, будет вам и конституция или хотя бы даже федерация, не захочет Его Величество, не будет ни того, ни другого. А мы с вами должны исполнять его волю, а не политиканствовать», – перестают восприниматься как ирония, полемический выпад. Воля Монарха (любая! – даже разрушающее монархию «ответственное министерство» или разрушившая бы Империю «федерация») является для Федора Артуровича чем-то ниспосланным свыше. Возможно, к графу приложимы слова, сказанные генералом Ю. Н. Даниловым о другом представителе того же поколения – Великом Князе Николае Николаевиче, который был старше Келлера менее чем на год: «Религия… была у него накрепко связана с понятием о божественном происхождении на Руси царской власти и с внутренним убеждением о том, что через миропомазание русский Царь получает какую-то особо-таинственную силу, ставящую его в отношении государственного разума в какое-то недосягаемое для других положение (сквозящая здесь ирония «передового» автора для нас сейчас несущественна. – А. К.

)».

В данном же случае наблюдалось трагическое противоречие: воля Государя вела к разрушению династической преемственности и оставлению Престола самим Монархом. Отметим, что в телеграмме Келлера, вопреки легендам, нет ни подозрений о вынужденности отречения («3-й конный корпус не верит…»), ни намерения по Царскому приказу «придти и защитить» Его. Не будем полностью отвергать свидетельства Шкуро: подобные разговоры, по-видимому, велись среди офицеров – об опросе начальников упоминают в связи с позицией будущего Атамана А. И. Дутова, тогда командовавшего полком и якобы выражавшего готовность двинуть свой полк на помощь Государю; но вслух, в официальном документе, Келлер подобных намерений не высказывает. Напротив, он подчеркивает боевую службу корпуса и намерение «впредь так же биться с внешним врагом

[70]

», а тыловым предателям и бунтовщикам посылается лишь «негодование и презрение».

Важно отметить, что Федор Артурович мыслил точно так же, как и Государь, который через день после отправки келлеровской телеграммы, но, конечно, еще не зная о ней, обращался к Армии со Своим последним приказом (Временное Правительство остановило передачу этого документа в войска, но он распространялся в списках): «Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу». Война не прекращалась и даже не приостанавливалась, страну необходимо было защищать, и это понимали все военачальники – Император и Алексеев, Великий Князь Николай Николаевич и Келлер…

Подчеркнем: позиция Федора Артуровича – абсолютно искренняя преданность без лести, укорененная в глубине его души и самоотверженная. Недаром через пять месяцев, уже находясь не у дел, Келлер будет ходатайствовать перед Временным Правительством «о разрешении мне последовать за Государем Императором Николаем Александровичем в Сибирь и о разрешении мне состоять при Особе Его Величества». Нет ни малейшего сомнения, что граф был готов разделить любые невзгоды и страдания, уготованные Государю и Его Семье; но вот выполнить последнюю волю Державного Вождя Армии и Флота – продолжать службу во имя борьбы с «врагом внешним» – он не смог.

В середине марта старый генерал не захотел явиться на совещание, где обсуждались известия из Ставки: «отсутствовал граф Келлер, не признавший новой власти», – пишет участник совещания Деникин, передавая его точку зрения: «Граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты…» Заметим, что вопрос поставлен совершенно правильно и законно: отсутствие конституции и несменяемости кабинета действительно могло вызвать подобные сомнения, и впоследствии, на Уфимском Государственном Совещании 1918 года, этот вопрос попробуют решить именно установлением несменяемости членов избранной Директории. Таким образом, отнюдь не следует представлять Келлера «малограмотным» строевиком, совсем не понимающим политических проблем и не интересующимся ими, – а значит, и «ответственное министерство» в его телеграмме от 6 марта вряд ли было результатом ошибочного словоупотребления или свидетельством полной некомпетентности генерала в вопросах государственного устройства.