Лицо Нике кружилось перед моими глазами – совсем юное, родное, ещё без шрамов. Раз за разом он отвешивал мне подзатыльник, как Младшей.
Сила внутри таяла стремительно – алтарь жрал и не мог остановиться, жертва отданная добровольно должна быть принята.
– … остановись… – голос пра-пра долетал издалека с какими-то помехами. – … остановись, Вайю…
Я и алтарь сейчас составляли единое целое, заключенные в кокон силы, куда не мог пробиться никто – лица дяди, Акса и Данда мелькали за пеленой.
– Останови ритуал! – орал Акс, плетения вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли, но он не мог пробиться. – Останови, или он сожрет её! Высосет до капли!!!
Что-то кричал в ответ дядя, расширенными от ужаса глазами смотрел Данд – почему-то именно это отпечаталось в уме – мальчик первый раз увидел оборотную сторону родовой силы.
Воспоминания кружились калейдоскопом, повторяясь раз за разом, сила утекала по капле, и…
– Остановите ритуал! Остановите! – Дандалион кричал громко, дергая дядю за рукав ритуального халата. – Я отказываюсь! Слышите?! Я отказываюсь! Я не хочу так! Я отказываюсь от принятия в род Блау… Отказываюсь!!!
Прежде, чем затихли последние слова, высоко сверху, прямо под купольным сводом алтарного зала, на родовом гобелене расцвела новая звезда – вспыхнула так ярко, что в подземельях стало светло, как днем.
Мы уходили, поддерживая друг друга – я и Акс, оставляя за спиной дядю и Данда, который сидел, привалившись к алтарю, в восхищении задрав вверх голову – смотрел на россыпь звезд. Предки были щедры сегодня и подсветили всю его линию до седьмого колена. Он читал вслух имена, едва шевеля губами, и водил пальцем, вокруг которого кружилась льдисто-голубая сила, уже прочерченная темными сполохами Блау. Пройдет пара декад и тьмы станет больше.
Дядя расслабленно обнимал Данда, придерживая за плечи – мы оставили их наговориться. Чтобы закрепилась сила, которая прокладывала новый путь по меридианам, чтобы родовые корни стали крепкими и нерушимыми – ему нужно несколько декад каждый день бывать в алтарном зале.
Новая сила, как и новый круг – это всегда боль, когда она прожигает себе путь. Луций говорил – чтобы помнили. Мы можем забыть хорошее, но боль помним всегда.
Стоять ровно я не могла, привалившись к стене в коридоре – Аксель сам искал и надевал тапочки на заледеневшие ноги, укутывал в плащ, и потом почти тащил на себе по лестнице.
В холле первого яруса было безлюдно – едва теплились пара светляков, оставленных на ночь – дядя разогнал всех слуг, дав четкие указания на этот вечер.
– Сама или понесу? – Акс притормозил у лестницы.
– На ручки, – сегодня можно побыть капризной.
Акс шагал широко, перескакивая сразу через две ступеньки, подбрасывал меня, перехватывая удобнее, и молчал. Сумрачно.
– Секундус? – выдала я тихо. – Или Октавиан?
– Что?
– Хоть убей, не помню, какое будет второе имя – какой по счету будет Дандалион в нашем роду.
– Терций, – пробурчал брат. – Пора уже выучить родовое древо, мелочь…
– Дандалион Терций Блау? Данд Терций? – я захихикала. – Теперь тебе будет кого звать Малыш Терци…
Когда Акс оставил меня в комнате, предварительно проверив купальни, смеяться расхотелось.
В зеркале отражалась юная сира, в ритуальном белоснежном халате, забрызганном кровью, с распущенными волосами и порядком покрасневшим носом.