Белые пешки

Мальчик-крыса сразу, привычно, почувствовал свою девочку-хорька всем сердцем. Ведь они даже по-настоящему влюблены никогда не были, скорее понимали, что им с их странными нравами влюбляться особенно не в кого. Так почему не держаться друг за друга до лучших или до худших времен? Ведь они были не тиграми, мечтающими о дрессировщиках; не сомами, ищущими надежное днище корабля, и не хрупкими ползучими розами, нуждающимися в оградах. Они были крысой и хорьком. Они просто знали, что вдвоем веселее. Интереснее. И реже бывает холодно. И теперь, даже находясь порознь, всегда чувствовали, когда кто-то из них замерзал.

Марти стояла в дверях. В правой руке она сжимала красный зонт, с которого стекала вода, а в левой – непонятно откуда взявшийся кожаный чемоданчик. Она подошла и опустилась рядом с Реем. Бледная как смерть. Куда мертвее Крыса. Тот заметался почему-то взглядом по ее волосам. Мокрые? Сухие? Но понять он не успел: Марти расплылась перед глазами, остался только ее звенящий голос.

– Почему ты не сказал?

– Как ты узнала? – эхом отозвался Рей. Они говорили на «ты». Как-то так сразу повелось.

– Ну я же ведьма.

Она что, серьезно ему так сказала?

Да, видимо, сказала. Потому что он пробормотал:

– Тогда нам нужно чудо. Я не понимаю, по какому сценарию пойдет его болезнь, но температура не сбивается. И забирать его не хотят. Потому что дышит сам.

Что-то тихо задребезжало у кровати.

– Рей… ты мультик про Балто смотрел?

Крыс едва не рассмеялся: сразу понял, о ком речь. Не понимал только: как? Но горло словно было заполнено толченым стеклом. Ни смех, ни слова оттуда не вырывались.

– Кирилл? Кирилл! – Его, кажется, взяли за плечи, ему, кажется, начали щупать лоб. Приложили к груди то ли руку, то ли стетоскоп. – Как у него сердце колотится, это нормально?!

Он попытался уцепиться и за ее руки, как цеплялся за руки Рея, но не успел.

– Да… да… мы живем в мире, где ненормально все. Сердце – еще не самое страшное.

Но оно разрывалось. Это оказалось чертовски тяжело – воспринимать себя как комплект запчастей: все эти нейроны, лейкоциты, тромбоциты. Еще тяжелее – думать, что каждая из запчастей все понимает и боится даже больше, чем ты сам. Лежать и ощущать, как из тебя уходит жизнь. Знать, что внутри сгорают тысячи клеток, а другие тысячи пытаются что-то сделать – и каждая мыслит, осознает. Вопит о помощи голосом, который ты просто не слышишь. Ты – мир, в котором творится Апокалипсис. В тебе умирают страны. Города. Улицы. А надежда на спасение совсем мала.

Мальчик-крыса знал, что золотой лев не только верный друг, но и ученый. Поэтому еще когда мальчик-крыса и девочка-хорек застряли, золотой лев всеми правдами и неправдами вытребовал себе кровь больных. Он перестал спать ночами – так много работал – и в конце концов у него все-таки получилось. Он сделал сыворотку против «приморской птички», проверил ее на нескольких животных, а потом… потом девочка-хорек потеряла с ним связь, так что не знала, на каком животном цепочка оборвалась и оборвалась ли. Но когда она приехала, чемоданчик в ее руках полон был крошечных ампул с янтарной жидкостью.

– А на людях? – тревожно спросил ее крыса-странник. – И вообще-то, как эта сыворотка к тебе попала? Меня никто не уведомлял, что какие-либо ученые нам что-то пришлют.

– Я ведьма, – весело повторила девочка-хорек.

Ее глаза были полны страха и безумия.