Белые пешки

Рей согласился, только когда после полуночи так и не удалось сбить температуру. Кирилл не боялся, сложно сказать почему. Так верил в Левку? Левка правда был умным, не поспоришь, но дело не в уме. Скорее он очень ответственно и глубоко копал там, где за что-то брался, и из всех препаратов, не прошедших полные клинические испытания, Крыс, наверное, согласился бы пробовать на себе только его разработки.

– Не переживайте, – попытался он ободрить Рея, снова устало опустившегося в кресло. – Ну, побуду за обезьяну. Ну, завершу цепочку. Так или иначе.

– Так или иначе… – эхом повторила Марти. Она лежала на полу, поджав колени к груди: недавно дремала, теперь проснулась, напоминала большого готического младенца. – Крыси, эй. Не смей подыхать, слышишь? Не смей бросать нас в этом дерьме.

Кирилл упрямо смотрел на нее, хотя глаза резало. Легкие по-прежнему не отказали, да и абсцессы, по ощущениям, не стали больше. Он плохо понимал, что с ним происходит, перестал осознавать, хуже ему или лучше, может он дать ей такое обещание или нет. Похоже, растерянность отразилась в его глазах. Кажется, Марти никогда не видела его растерянным. Она зажмурилась и сжалась сильнее.

– Развеешь мой прах над морем, если что? – прокашлявшись, спросил Крыс.

– Слушайте, идите к черту, – довольно вежливо попросил Рей, как раз запустивший в волосы пятерню и откинувший пряди со лба. Он глядел с той же угрюмой угрозой, с какой и в первую встречу.

– Я вас тоже успел полюбить, – улыбнулся Кирилл. Это была правда.

Боль пронзила его всего до кончиков пальцев ног, кости заломило, он захрипел, а потом закричал. В его крови кто-то с кем-то сражался.

Через час температура мальчика-крысы начала падать, резко и сильно. Он провалился в бред, в котором чего только не видел, от белых инопланетян до летающих ананасов. Ему все чудились волны, в которых тонули девочка-хорек, белая кошечка и красный петух; чудилось странное лиловое солнце, а потом почудилось вовсе дикое: что крыса-странник, положивший голову на край его подушки и так и не снявший респиратор, спит глубоким сном. А вот девочка-хорек на полу не спала. Она спорила с кем-то, стоящим на пороге.

– Уходи.

Мальчик-крыса решил, что это смерть.

– Рассказывай, – возразил незнакомец и засмеялся. – Давай. Мне даже все равно, кто будет слушателем. Эта история просто должна прозвучать.

– Зачем тебе это? – спросила девочка-хорек, села, поджала колени к груди. Она казалась напуганной и усталой.

– Затем, что все существа хотят жить, а все истории – быть рассказанными.

Девочка-хорек молча взяла что-то, стоящее рядом. Свою кроссовку. И бросила незнакомцу в голову. Тот пропал. Мальчику-крысе стало так весело оттого, что в его смерть – в смерть же? – бросили обувью, что он невольно засмеялся. И не почувствовал во рту привкуса крови. Девочка-хорек посмотрела на него и приложила палец к губам. Спросила тихо:

– Хочешь сказку?

Мальчик-крыса не хотел больше засыпать и потому кивнул. Он любил мрачные сказки девочки-хорька не меньше, чем те, что сочиняли медовая куница и белая кошечка. Когда он зашевелился, крыса-странник тоже открыл глаза и согласился послушать историю. Девочка-хорек присела на край кровати. Она излучала тепло и свет. В ее глазах ни того ни другого по-прежнему не было. Трое взялись за руки. Что им еще оставалось?