Белые пешки

Он не вышел – просто исчез, но тишина не продержалась и пяти секунд. Педро, будто проснувшись, рванул с места и бодро рявкнул на весь салон по-английски:

– Some music for my heroic doctor?

– Включи… – прошептала Марти и, спохватившись, повторила громче: – Да! Давай!

Из приемника полилось зажигательное латино. А впрочем, нет. Не латино. То, что там играло, лишь прикидывалось композицией этого жанра. И Марти ее отлично знала.

Shake, shake, shake, Senora, shake your body lineShake, shake, shake, Senora, shake it all the timeWork, work, work, Senora, work your body lineWork, work, work, Senora, work it all the time

Песенка из «Битлджюса». Именно под нее дергалась одержимая призраками девочка Лидия. Марти закрыла глаза. Ублюдок

.

Он прав. Она обязательно еще с ним встретится. А перед этим поговорит с мамой, почитает дедушкин дневник, может, даже посоветуется с хорошим священником…

Все эти мысли Марти баюкала в себе, постепенно успокаиваясь. А потом она вернулась в дом Рея. И мысли забылись очень надолго.

Девочка-хорек рассказала ту самую историю своим друзьям, но уже не вспомнила, почему вдруг захотела это сделать, ведь она почти никогда не делилась своими историями. Глупая одурманенная девочка-хорек… она все поняла, только вернувшись в Москву и поступив в университет. Девочка-хорек – бессимптомный носитель. Носитель хаоса.

Но самое страшное не это. Самое страшное – что она рассказала бы своим друзьям историю, даже если бы знала все последствия. Потому что ничто не заставило бы ее оставить в беде мальчика-крысу, пусть никакой речи о свадьбе с ним не было и быть больше даже не могло. И крысу-странника, такого грустного и одинокого, она бы тоже не бросила.

Стекло покрывали мелкие алмазы капель, с улицы пахло морем и не доносилось ни звука. Матовое пятно фонаря маячило на фоне темного неба. Золотое. Не лиловое.

Марти с Реем молча сидели на краю кровати, не глядя ни друг на друга, ни на спящего Крыса. Рей рассеянно пропускал сквозь пальцы свои длинные черные волосы. Марти рассматривала пол, пытаясь вспомнить тот кусок пути, который проделала от моря до квартиры. Ей казалось, она потеряла там что-то важное. Примерно так же, как потеряла свою кроссовку в коридоре.

– Как он? – бессмысленно спросила она про Кирилла.

– Я не знаю. – Рей встал, взял сигареты, вышел на балкон, оставив ее в тишине.

Она не увязалась следом, хотя обожала смотреть, как он курит. Оргазмическое зрелище – светлый росчерк в смуглых пальцах, насмешливый огонек в глазах, дымные клубы, стремящиеся стать облаками. Но сейчас Рей явно устал и хотел пару минут побыть один. Марти, пожалуй, тоже.

Она редко молилась; чувствовала, что Бог предпочитает другой язык. Ему нравятся те слова, которые идут из самой глубины. Мама звала это «языком сердца» и еще в детстве объяснила: это нормально, что он свой у каждого – как немного свой и облик Бога. Каким был язык сердца Марти? Что-то среднее между матом и стихами Эмили Дикинсон, но сейчас не шло вообще ничего. Она просто провела пальцами по скуле Кирилла, вздохнула и пересела на пол. Уставилась в потолок: старая белая лепнина извивалась, превращаясь в морских чудовищ, взгляд мгновенно заблудился в ней. И словно в растревоженной движением банке, мысли в голове вдруг завертелись с новой силой.

…Луи, которому она позвонила час назад, объяснил: чемодан Левы ей передали в больнице, о поступлении груза есть запись в соответствующей ведомости и есть личная ее, координатора Марины Лукиной, подпись. Она повезла чемодан домой по случайности, потому что не соображала от переутомления. Ничего страшного, вернет, целым же довезла. Кто передал? Да русская лаборантка, прилетевшая в командировку. Никаких ухоженных восточных мужчин. Скорее всего, приснился.

Не вязалось одно. Ее разбитые коленки и незаживающий ожог на руке.

Марти прикрыла лицо руками и стала раскачиваться.

– Что я сделала? – прошептала она и почти тут же услышала:

– Думаю, большое дело, Марти, – раздалось рядом. Это вернулся Рей и встревоженно присел на корточки напротив нее. – Ты в порядке?