Белые пешки

Она подняла взгляд и почти упала в орлиное золото его глаз. Почувствовала себя бестолковым подростком, спохватилась, что, по сути, недалеко от этой остановки отъехала. Натянуто улыбнулась, позволяя себе любоваться правильными чертами, гладкими прядями, высоким лбом. И маленькими изъянами, которые не работали как изъяны, вот же гадство: желтоватыми от курева и кофе зубами, слишком тонкой нижней губой и парой незаживших рубцов на левой щеке.

– Угу, – пробормотала она, думая о том, сколько подобных рубцов останется на лице Крыса, если он выживет.

– А мне кажется, нет. – Он не сводил с нее глаз. Сел удобнее, прислонившись к краю кровати – возле свешивающейся руки Кирилла. – Может, поспишь? – он помедлил. – Или…

– Я сегодня уже плавала, – безжизненно сказала Марти и машинально взъерошила свою твердую, наверняка соленую челку. – И что-то не очень помогло.

Рей вытянул руку и убрал волосы ей за ухо. Марти едва не заурчала от теплого ощущения, тут же пронизавшего ее всю. Какой же… какой все-таки ходячий секс. Черт знает из чего намешанный менталитет, упертый характер, вечное «Я слишком занят этим миром, чтобы заниматься еще и собой» в глазах. Пару лет назад Марти бы втрескалась, вот точно. Но то, что она испытывала к Рею сейчас, этим словом назвать было нельзя.

– Какой ты все-таки классный, – просто сказала она и улыбнулась, заметив, как взлетели его брови. – В плане, я рада, что мы пересеклись. И рада, что вы… – Она кивнула на Кирилла. – Спелись, ему нужен был кто-то вроде тебя. А вот я… – Она помедлила. Слова просились. – Я похожа на эту твою Элен. Которая что-то такое ищет, играет какие-то драматичные спектакли и не может сидеть на месте даже среди любимых людей.

Рей молчал. Взгляд он опустил, руку – нет. Марти поймала ее и сжала.

Рейнальд здорово не понравился ей, когда только появился и начал выпячивать свою крутость. Конечно, ничего он не выпячивал – просто жил обычную жизнь, но Марти казалось, в этой жизни он настолько тошнотворно идеален, что просто разбегайтесь, плебеи. А еще – что в этой идеальности Рей замкнут на себе, пациенты на его тепло и участие рассчитывать, конечно, могут, а вот с непациентами начинаются нюансы. В особенно плохом настроении она любила спрашивать у Кирилла: «Как думаешь, он нас с тобой вообще различает?» Как оказалось, различал.

Он пришел к Марти на берег в третье или четвертое ее купание – и когда она, голая и злая на то, что ее спалили, вылезла из волн, молча протянул большое голубое полотенце и термос с горячим кофе. Это было кстати: тогда, в первые дни, каждый поход на ночной пляж был сродни припадку. Марти сбрасывала шмотки, неслась в морскую пену, падала, плыла, а потом вылезала, похожая на дрожащую кошку, натягивала кое-как одежду и шла прочь, покупать себе какую-нибудь горячую и жирную уличную еду. Полотенце окутало Марти уютным коконом, а сочувственный взгляд, лишенный хотя бы тени «Вау, малышка, а ты ничего!», – теплом. Хотя… без «Вау, малышка» было, если честно, обидно. Поэтому Марти глотнула кофе, поставила термос на гальку и, шагнув Рею навстречу, поцеловала его сама. Прильнула голой кожей к искусственной, запустила в волосы пальцы, встала на носки, чтобы хоть как-то доставать… Ее подхватили под голые бедра – чтобы точно достала. Она почти задохнулась, и Рей тоже, но когда он отстранился и поставил ее на ноги, Марти поняла, что, вглядываясь в нее, он все же видит кого-то другого. А еще чуть позже, плюнув на все приличия и порывшись у Рея в комоде, поняла кого. Оказывается, он не был лишен сентиментальности, хранил фотки сорбоннских времен.