Белые пешки

– Ну, подышала? – участливо спросил на крыльце дядя Владя – высокий, черноволосый, аккуратный и из-за крючковатого носа похожий на коршуна. Расправил плечи, выше поднял воротник, будто это у него первый день практики. – Готова, малыш?

– Да, – пропыхтела Ника, умолчав: не спала, не завтракала, вот так волнуется.

– Ну славно. – Он пустил ее в знакомый длинный коридор, полный убитых банкеток и обшарпанных дверей. – Тогда идем знакомиться. Это первым делом.

– Есть! – Ника тоже расправила плечи, чтобы ни в коем случае не привлекать внимания к своим подрагивающим коленкам. И с радостью погрузилась в пространный инструктаж: кто где сидит, чего где искать, куда не ходить.

ОВД был пока пуст: ни одного посетителя, вообще, кажется, никого, кроме дежурного – сонного, как аморфные часы на известной картине. А, нет, в одном помещении два пожилых следака пили чай из старых граненых стаканов, а еще в одном белокурая дознавательница расчесывала волосы прямо над служебными документами.

– Кыш! – шутливо шикнул дядя Владя, грозя ей пальцем. Девушка выронила расческу и полезла под стол – то ли за ней, то ли прятаться. Довольный, он захлопнул дверь. – Так не делай! Ага?

– Ага. – Ника слабо улыбнулась и поймала себя на очередной волне нежности.

Дядя Владя настолько же не походил на отца, насколько Марти не походила на саму Нику: был худым и почти хрупким, зато высоченным, жилистым и смуглым. На трезвую голову обожал трепаться о предках-цыганах, на пьяную внезапно вплетал в родословную еще и греков. Едко-метко балагурил, размашисто шагал, редко впадал в ступор. Никогда не злился так, что впору надевать каску, а вот смеялся раскатисто и с удовольствием, словно вырастая в этом смехе еще на пару голов. Казалось, ничто не может выбить его из равновесия. И казалось, он не такой, чтобы хитрить.

– Дядь Владь, – робко позвала Ника, видя, что он замедляет шаг.

Впереди маячила серая крупная дверь без опознавательных знаков, но интуиция Ники заорала благим матом: «Тут!»

– Да? – Он помедлил, чтоб она его догнала. Ника глянула глаза в глаза.

– Папа велел вам меня обижать и гнать? Ну, делать, чтоб я разочаровалась?

Несмотря на то как засмеял Нику Гусь, подозрения – что назначение шито белыми нитками – она не изжила. Даже когда напившаяся Марти, только приехав из L., сказала: «Батя тебя ждет. Ух как ждет, потому что они там все у него долбоебы, хоть ты нормальная будешь! Ик!» Дядя Владя вздохнул. Коснулся дверной ручки, но не повернул, так и замер, смотря теперь перед собой. Колебался, кого из Белорецких выбрать прямо сейчас – отца или дочь. Ну-ну.

– Я не уйду, даже если вы велите им меня… – Ника запнулась, – не знаю, бить?

– Не уйдешь, – ровно повторил дядя Владя и опять на нее взглянул. – Нет, Ник, я тебя на плечах катал и стрелять в тире учил, и я знаю: не уйдешь. Папа твой – как и папа Кирилла – с головушкой не дружит и счастье свое не ценит. Ничего, научится.

Папа Кирилла уже научился, кажется, после L… хорошо бы собственному папе все-таки не понадобилась такая проверка на прочность.

– Спасибо, – сказала она вслух, кивнула, и дядя Владя открыл дверь, тихо объявив:

– Криминальная милиция!

Помещение, куда они вошли, было странной помесью кабинета, архива и коммуналки: такое впечатление производили гудящие компьютеры, забитые стеллажи, сейф для табельного в уголке и три банки – варенье, мед, сгущенка – на подоконнике. Смущала и ваза с засохшими подсолнухами, она монолитно возвышалась на одном из шкафов. Оторопь брала: это один из лучших отделов по округу? Гнездо группы по тяжким преступлениям? Нику так и подмывало уточнить, не ошиблись ли они дверью, но, конечно, она мандражировала. Да и дядя Владя оглядывался свойски, продолжая как ни в чем не бывало вещать о графике работы и прочих рутинных вещах.

– Форму дадут, но тебе ее носить – только на смотры, совещания и выезды СОГ. В документах распишешься вечером. Если чего-то не хватает…

Ника отвлеклась, услышав чье-то протяжно-задумчивое «Бля-я-я». Поняла, что комната обитаема, вытянула шею. За столом в углу сидели четверо мужчин и женщина, все немного помятые, но бодрые. Они хлебали кофе из одинаковых металлических кружек с эмблемами и склонялись над планами города, листами с убористым текстом, фотографиями. Чертили что-то, сталкивались лбами, вдохновенно ругались:

– По старушенциям подъездно-лавочным пройдись! Старушенции – они глазастые.

– Чё-то не думаю, не выгорит, маразм один…

– Ну-ну, тебе все шлюх опрашивать!

– А Мандаринка-то что сказала по трупу?..

– Три крупных колотых, внутреннее кровотечение, кранты.

– Мальчишки, ну тогда что вы как дети? Нет намека на орудие – нет дела. Так шило это было? Спица вязальная?

– Ахаха, убийца – бабка!

– Да не, потолще там что-то…

Ника ущипнула себя за руку, чтобы не начать сразу во все это погружаться и искать смыслы. Совсем она стушевалась, когда один из пятерых – щуплый ушастый мальчишка, едва ли на пару лет старше, – уставился на нее в упор и приоткрыл рот. Ладно… не на нее, а как одноклассники: на то, что под ключицами.