Белые пешки

– Да, я вспомнил. Отличный фильм. Рад, что ты наконец увлекся правильными сюжетами, а не теми, где коты чинят примусы и голые толпы бегают по улицам.

Шутка уровня «бог», хотя постойте… Зиновий расхохотался, поднял ладони, сдаваясь:

– Грешен, грешен, но нет, и не подумаю такое вытворять. А ребята… – он даже почти решился сказать «славные». Правда так думал. Решился попросить кое о чем, хотя давно ни о чем не просил, но его опередили:

– Смотри за ними. Кто-то полезен. Кто-то опасен.

– Ага. – Игра в иносказания начинала утомлять, но все же приходилось спрашивать непрямо, без настоящих имен. – Кальвера[13]. Да?

Брат глубоко вздохнул. Похрустел широкими пальцами, помассировал виски. Когда он заговорил, тон был тусклее пыли на потолочных плинтусах.

– Как видишь, все настолько плохо. Зверь на свободе. И он тоже недалеко. Прорывается, ищет лазейки. Жертвы вспоминают его, чародеи тоже. Он вот-вот сможет ненадолго воплощаться, и я не знаю, что он тогда выкинет.

– Нагнетаешь? – фыркнул Зиновий, хотя желание выпить усилилось примерно вчетверо. – Нашел к кому идти. Сами намудрили со всеми этими прок…

– А твои отмороженные сотрудники за ним не уследили! У вас Ад или проходной двор?! – Бросив это, брат захлопнул ноутбук. Зиновий парировал упрек привычно:

– Половину моих «отмороженных» ты уволил сам. Это даже отражено в паре религий. – Он усмехнулся. – Ты отдаешь мне все кадры, которые тебя подвели, и ждешь, что они не подведут меня? Почему ты считаешь, что мне проще?

Таких «почему» за долгое существование Вселенной у них накопилось много, иногда сдержаться было невозможно. Но вопросы всегда оставались риторическими: заедались, запивались, замаливались, замалчивались – не более. До следующего дождя из падших ангелов, не умеющих даже составлять докладные записки.

Брат поднял руку, на которую снова села бабочка. Некоторое время задумчиво созерцал трепещущие крылья, затем снова вскинулся. Сам понимал, что наехал зря: можно подумать, его сотрудники не упускали опасных существ, не теряли информацию, не влюблялись в смертных, не попадались в ловушки. Офис есть офис. Все косяки общие.

– Белые, – сказал он, щурясь. – Есть идейки?

– Нет. – Это не был ответ. Зиновий сжал зубы. – Нет, ты не посмеешь. Лорд же…

– Почему нет? – Очень медленно брат поднялся. Тронул стопки – и они пропали. – Лорд, как вы его зовете, поймет, простит…

– Да он делает все, чтобы вестерны не сбывались! – Зиновий повысил голос. Под тихий хорал Баха к нему повернулось несколько голов. – Помяни мое слово, нет ничего чудовищнее вестернов! На Земле время того, что там творится, прошло. И…

– Время того, что там творится, – отрезал брат, – никогда не пройдет. Нигде. К сожалению. Видимо, плохо мы все работаем. Слышишь? – Он прикрыл глаза. Бах смолк, вместо него пришел Морриконе. И стало холодно до боли в ребрах. – Слышишь… но не бойся, фигуры придется расставлять еще долго.

– Я тебя!.. – начал Зиновий, но замолчал. Что, если разобраться, он мог возразить?

Когда-то Кальвера слишком хорошо их обоих обхитрил.

– Присматривай. Наблюдай. Береги. – Брат улыбнулся той улыбкой, за которую ему прощалось все, – и медленно растаял в воздухе. Но главная тема из «Хорошего, плохого, злого» продолжала играть.

Арка 2. Чайка, Принц и Монстры

13.06.2006. Ника

Кто-то ищет себя годами, кто-то находит лет в десять. Как нашла я – помню хорошо, даже дату – эту. 13 июня ровно два года назад. Потом были документы в академию, и нормативы, и бесконечный срач с отцом… но сначала вот то 13 июня. Тогда я поняла две вещи:

В детстве я не была больной.

Взрослая я вот-вот сверну не туда.

Семилетняя Ника понимала: висящий на стуле халат – не монстр, отгрызающий головы, а стучащая в окно ветка – не лапа дракона. Еще лучше она понимала, что, когда вырастет, перестанет все это даже замечать, будет сразу засыпать без задних ног, зарывшись в подушку. Но какая разница, что будет потом? Ведь сейчас ей страшно. И кажется, ей не дадут повзрослеть. Те, кого съедают монстры, не взрослеют.

Ника впилась в одеяло, зажмурилась. Жаль, не спасет от скрежещущих ударов: ветка била о стекло, била, оставляя мокрые следы. Дождь шипел. Нет, рокотал. И даже в рокоте был слышен скрип, с которым открылась дверь. Нет, не дверь. Дверца шкафа. На щелку. Пока на щелку.

«Бред-бред-бред! – отстукивало у Ники в висках. – Нет. Нет. Нет».

Но щелка становилась все больше, и из нее лился недобрый лиловый свет. А потом в комнату начало забираться что-то – длинное, черное, со вздыбленной шерстью. Когти драли ковер на полосы. Рокот дождя тонул в низком рычании. Ника не могла закричать. Никогда не могла. Кто-то крал у нее голос. Всегда крал.