И она, топнув ногой, уныло смолкла. Да уж, новости были хорошими для истосковавшихся курсантов, для всех, кроме нее.
– Ну и ерунда! – расхохотался вдруг Гусь. Он не выглядел на чем-то пойманным или смущенным, скорее недоумевал. – Чтобы Лукин кого-то взял на кофе? У него земля вечно под ногами горит! Пахать будешь, курсант, пахать! Прицепит тебя к кому-нибудь из подчиненных, а там ленивых нет и все по струнке.
– Ой ли… – буркнула Ника, вздохнув. – Это вы нас всех не знаете.
– Я-то?! – Гусь аж подавился. На его красноватом лице даже проступило возмущение. – Курсант, Лукина я знаю точно подольше тебя, с Афгана знаю…
– Извините, – оставалось только сдать назад. Но были вещи, которых Гусь правда знать не мог. – Я же не это имела в виду. Только всякое… семейное.
– Добренькая у вас семья тогда, – это Гусь сказал не без желчи. – Ты хоть знаешь, куда суют тебя, курсант? В криминалку. Ну в КМ.
В криминальную милицию. Вот тут Ника округлила глаза и немедленно услышала:
– Поняла? Ну вот и не дрейфь! И главное, не обосрись, ОВД образцовый!
Ника недоуменно оглядела Гуся. Он казался вполне уверенным в том, что говорил. Да и стал бы он ее утешать? С утешениями у Гуся точно было неважно, для них он был слишком…
– Не дрейфь! – повторил инструктор и направился к двери: – Ну надо же… кофе.
Даже удаляясь, он продолжал посмеиваться.
Криминальная милиция. Подразделение, занимающееся серьезной уголовкой, взаимодействующее со следователями по убийствам. Я аж подавилась – сначала от радости, а потом от этого «не обосрись». Потому что это были уже не игры. Мой голос разума, впервые прорезавшись, вкрадчиво спросил:
«А ты точно готова?» Но я его, конечно, заткнула ссаной тряпкой.
Я стала оголтело ждать осени. В красках представлять, какая у меня будет форма, напарники, расследования… Я жила этим. А потом дежавю: позвонила Ася, сказала, что что-то произошло, что надо срочно встретиться. Что это касается Восьмерки. Что это очень важно. И что это очень плохо.
Она была права. Больше я ничего не ждала.
– Курсант Белорецкая, поднимите голову и выньте наушники, когда с вами говорит старший по званию! Мы не на прогулке! Слушать надо рацию!
Ника, включившая ночное радио в ожидании новостей, вздрогнула. Т.И. бесцеремонно выдрала у нее из рук плеер и сунула себе в карман, спутав в узел дешевые наушники. Т.И. – Таисия Ивановна Ляпецкая – была самым злющим из инструкторов: десять лет в спецназе, к внешности белокурого ангела прочно крепился характер крокодила. Т.И. уважали настолько, что ей даже не дали клички, только подсократили. Пытались звать Танком, но не прижилось: раз это услышав, Танк кого-то задавил.
– Распоясались, – отчеканила она. – А еще отличница…
Ника вздохнула и не стала нагнетать.
– Извините, вас поняла.
Вялый ответ не удостоили реакцией. Дальше пошли в тишине.
Ника терпеть не могла патрулирование, куда курсантов выборочно отправляли и «городу помочь», и «проветриться», и «приобрести опыт полевого наблюдения». Какие на хрен поля? Но сегодня не повезло, пришлось идти. Нике достался кусок набережной, а напарником оказался не кто-нибудь, а сама требовательная, громкая Т.И.: она обожала пообщаться с «детками», поучить их жизни. Все возможные удовольствия – разом. Хотелось выть.
Река плескалась внизу. От нее тянуло илистой сыростью, но воду было не разглядеть: темно, беззвездно, луна расплылась мутным плевком. Воздух словно пропитался смолой, отступавшей только у фонарей. И ни звука, кроме шагов патрульных. Ника продолжала молчать, склонив голову. Вода иногда бликовала, почему-то лиловым.
– Слушайте, Белорецкая, а что вы стали такая? – голос Т.И. звучал скорее раздраженно, чем участливо, сами слова – скорее как «Машинка сломалась», чем «Все ли в порядке, деточка?» Ника нехотя вскинулась, спросила как можно нейтральнее:
– Какая именно?
Т. И. помялась, желчно сжала губы и наконец выдала:
– Ну, у вас там в семье что-то? С отцом, что ли, опять?
Кулаки сжались. Наверное, Гусь брякнул про Никины тупые страхи и обидки на папу. Она спрятала руки за спину, расправила плечи и, прямо глядя в эти ангельские глаза, поинтересовалась:
– С чего вы взяли?