Белые воды

— А, отыскался наконец!.. Вот приехал — как дела в кузне свинца? Зима грянула… Бюро, сказал, собрать, надо потолковать. Надеюсь, не возражаешь? — Подал руку, не поднимаясь с кресла.

— Нет причин возражать, — сдержанно ответил Куропавин. — Была б польза.

— Сомневаешься? — Набряклые нотки прорезались в голосе Белогостева. — С заготовками крепежа вон когда спохватились, когда жареный петух в задницу клюнул!

Сказав себе, что надо держаться спокойно, — не известно, с чем приехал Белогостев, — Куропавин промолчал, отойдя к вешалке возле двери, снял пальто, шапку, негромко предложил:

— Рассаживайтесь, товарищи!

— Я думаю, начнем разговор, — пробасил Белогостев. — Другие пусть подходят… Разговор о зиме. Что у нас получается — с провалами, через пень колоду будем выдавать свинец?

— Ну не совсем так, — сказал Куропавин. — Положение все же выправилось.

Взгляд Белогостева прожег Куропавина.

— Сегодня выправилось, завтра — опять провал? Хвост вытащим, нос увязнет… А вот что реально, какие меры для стабильности принимаются — хочу услышать!

— Делаем, что необходимо. Но убеждены: требуются коренные меры. Я опять о шахте «Новая», о печи в ватержакетном, — оттуда с директором Ненашевым…

— Вот уж правда: кто о чем, а нищий — о суме! — Белогостев недобро крякнул и, запоздало почувствовав — вышло резко, пощипал нервно щепотью губы.

— Не кулаком — растопыренными пальцами действовать предлагаете? — заговорил он. — Распылять силы, которых и без того с гулькин нос… Сами жалуетесь! Слепота, товарищи! Не понимаете, — поправим, обязанность наша, на то поставлены. Но играться, слепо экспериментировать не время, потому как война, знаете… Вон вчера весь день место для «Электроцинка», завода, эвакуированного из Орджоникидзе, выбирали, — у Долгой деревни решили ставить, под открытым небом, людей бы только укрыть, рабочих, семьи… ГКО предложил принять и Харьковский тракторный, — а куда, куда такую махину?.. Ни сил, ни возможностей… — И в недовольстве примолк, как бы давая понять: «Вынужден, заставляете…» После паузы заключил: — Так что хватит о пустом, о реальном давайте!

Подходили члены бюро, у двери задерживались, оценивая, что происходит, улавливали напряженье, скованность, витавшие в кабинете, — рассаживались вдоль стены. Пришли вместе Кунанбаев и Андрей Макарычев. И Куропавин, начав было пояснять, что предпринято, — начав через силу, будто с трудом прокручивались в нем невидимые жернова, — замолчал, воспользовавшись короткой заминкой, вызванной их появлением. Белогостев мрачно сказал:

— К столу давайте, — о ваших делах речь!

И Куропавин предложил:

— Сами пусть и докладывают, что делают!

— Что ж, пожалуй! — Белогостев отяжеленно повернулся к директору комбината и парторгу: — Меры какие принимаете? Да и зима — это как учитываете?

Постепенно и Кунанбаев, и Андрей Макарычев освоились, разговорились — убедительно и подробно изложили решение партийно-хозяйственного актива о соревновании, ударных вахтах стахановцев, фронтовых заданиях, о плавке свинца с добавкой в кокс угля, замене дефицитных реагентов, о перестановках в бригадах, сочетании опытных кадров рабочих с новичками, о том, как используют труд женщин и подростков… Оживился и чуть помягчел Белогостев, прерывал, подкидывал вопросы — резкие и дельные. Куропавин тоже вступал в разговор, в конце концов отвлекся от первого ощущения, что Белогостев пожаловал «с подвохом», и от тех давящих в груди жерновов, — они возникли из-за этого отмашливого заявления секретаря обкома: хватит о пустом, о реальном давайте… Да, полегчало, оттянуло на душе, — словно бы рассеялась та изначальная скованность в кабинете, будто и дневной свет стал ярче за разрисованными морозом стеклами. И Куропавин, забыв о Потапове, неподвижно сидевшем возле Белогостева, даже почувствовал теплоту к секретарю обкома: «Человек — серьезно, по делу, а ты в амбицию!..»

Белогостев под конец задал вопросы еще двум-трем членам бюро, после, держа мягко-подушчатые руки на подлокотниках кресла, повернулся к директору УльбаГЭС Вострякову, появившемуся последним.

— А у вас что же это? Так и будет — водовод пробивать, станция останавливаться? Мертвечина, а? Военное время — к ответственности привлекать надо!

Востряков побледнел, вскинул порывисто, в протесте голову, сказал:

— Дальше фронта не пошлют, а туда — хоть сейчас!

— У коммуниста фронт там, где его поставила партия, — это вы запомните! По существу отвечайте.

— По существу… Водовод — старый тришкин кафтан, вот и латаем. И будем латать. Слесарей нет. Вообще — станция слаба, надо ставить четвертый генератор…

Будто подпалили Белогостева снизу, под креслом, — крутнулся всем корпусом, щемливо взвизгнуло кресло, и серые глаза его, заледенев, вперились в Куропавина:

— У вас что тут… все мастера воду в ступе толочь? Сговорились?

— Сговоров нет, — негромко сказал Куропавин. — Наболело — вот и говорят.