Белые волки

цах. Не оказывалось провианта для людей,

фуража для лошадей. Не было подвод.

Долгих разговоров не вели.

Пароход останавливался против станицы,

нащупывал жерлами пушек шатровые пяти-

стенники. Тотчас появлялся провиант, фураж.

Гнали подводы.

У Черноречья казаки глубоким обхватом

зашли вперед. Выгнали всю станицу в степь.

Подошедший отряд Антона Носова располо-

жился в пустых избах. Ночью станица пылала

с обоих концов. По красно-багровым улицам

бежали группами красноармейцы. Носились

огромными черными тенями казаки, в зареве

пожара похожие на сказочных чудовищ.

У церкви десяток людей, во главе с Ан-

тоном Носовым, потонул в казачьей волне.

К городу подошли одновременно все три

отряда.

С востока — Петрухин и Франц, с запада —

Дмитрий Киселев, по Иртышу— отряд Антона

Носова.

Но не было самого Антона и не было

Соломона Лобовского.

В исполкоме густой табачный дым. Всюду

пулеметы. Кучами лежат пулеметные ленты.

У стен беспорядочно приткнуты винтовки.

Люди входят, выходят.

Делают доклады Петрухин, Киселев, Вера

Гневенко.

Андреич, председатель, спрятал горе в

глубоко сидящих глазах.

— Товарищи, почтим память павших!

Стоя с непокрытыми головами, пели:

— Вьі жертвою пали в борьбе роковой...

А надо всеми глубокой тоской и слезами

исходил голос Веры, Соломоновой невесты.

_____

Уходили на пяти пароходах. В голове —

с войсками. За ним —с грузом. В середине—

семьи уходящих. Потом — опять с грузом.

И сзади, прикрывая колонну, опять с армей-

цами и пушками.

К пристани подходили последние силы.

С сердитым гулким ревом носились по опу-

стевшим улицам ощетинившиеся по бортам

грузовики.

Твердой, четкой поступью тяжелых ног, с

ружьями на изготовку прошел отряд красно-

армейцев. Тесной кучкой, один к одному,

торопясь и не соблюдая ногу, проспешили к

пристани железнодорожники.

За крепко запертыми воротами притаился

обыватель.

В заборные щелочки злобными глазами

сверлил уходящих. Райской музыкой казался

ему тяжелый шаг красноармейцев. И, как

голодный зверь перед последним прыжком к

жертве, дрожал от нетерпения мелкой, зяб-

кой дрожью.

Андреич вышел из исполкома вместе с

Верой и Петрухиным.

Товарищ Вера, ведь не поможете

ничем. Спешите на пароход, пока не

поздно.

Вера покачала головой.

— Вы не поймете, Андреич. Я должна

попытаться узнать о Соломоне. Я успею

вернуться.

— Ну, хорошо. Алексей пойдет с вами.

Не лезьте только на рожон.

Крепко пожал руки Вере и Петрухину.

— Идите. Мне еще в горсовет заехать.

На улицу упал первый снаряд. Звонко

разорвал настороженную тишину.

Звякнули пули о каменные плиты тро-

туаров.

Быстро пробежали по направлению к

пристани два красноармейца.

Галопом, звонко куя мостовую, промчался

отряд казаков.

Где-то стукнула калитка. Зазвенело раз-

биваемое стекло.

Всклокоченный рыжий человек, в вале-

ных туфлях на босую ногу, выскочил из во-

рот. И по безлюдной улице диким визгом

понеслось:

— Братцы, казаки пришли!

Застучали ворота. Захлопали калитки.

Загремели болты открываемых ставень. Ты-

сячью голосов заговорили улицы. Запестрели

бегущими людьми.

— Держи, братцы, держи! Армеец во

двор забежал!

Бросились во двор. Сгрудились в тесном

проходе, давят друг друга. Черным вороньем

облепили забор.

А-а-а!

Высокой, тоскующей нотой взметнулся

предсмертный вопль и затерялся в зверином

реве оскалившей зубы толпы.

Озверевшие, хлебнувшие крови, с хри-

плыми криками носились по улицам.

— Лови! Держи! Бей!

— Братцы, тут комиссар жил!

Останавливались. Громили квартиры. Ло-

мали мебель. Били посуду, зеркала, стекла.

Дрались из-за дележа. Бежали дальше...

На углу сгрудились возле рабочего без

фуражки.

— Большевик, бей его!

— Что вы, братцы, я посмотреть!

— Заговаривай зубы, посмотреть!

В тесном кольце сомкнулись. Жарко ды-

шат груди... Волчьим оскалом зубы.

—- Братцы, я же вот тут живу... за

углом...

Ближе всех толстый, стриженный в скобку,

в теплом стеганом жилете поверх выпущен-

ной рубахи, серебряная цепочка через весь

живот.

Левой рукой, молча, с размаху по скуле.

— И-эх!

Ляскнули зубы. Тоненькой струйкой кровь

по подбородку.

— Бей!

Бросились, сшибли.

Сплелись в одном комке жарко с хри-

пом дышащих тел. Закружились в диком

танце.

-

У запертой двери магазина, спиной к

двери, штыком вперед — красноармеец. С ко-

лена по толпе — на выбор. Опустел под-

сумок. Влип в стену спиной. Хрипло, будто

в гору с ношей тяжелой взобрался:

— Не подходи, убью!

Мимо два солдата с бело-зелеными по-

вязками.

— Кормилец, родненький, пристрели

армейца!

Простоволосая женщина ухватила за рукав.

Жарко дышит в лицо.

— Родненький мой, миленький, при-

стрели армейца!

На ходу вскинул ружье, прицелился, вы-

стрелил.

Не глядя, побежал дальше...

Потом поодиночке и группами сводили к

реке. Снимали одежду. Чисто делали свое дело.

Обходились без пуль. Пули жалели. Шашкой,

по всем правилам военного искусства, ударить

наотмашь, потянуть к себе. Как наученьи, где

глиняная фигура заменяет человека.

Суровые и молчаливые падали в реку.

Окрашивали воду в красный цвет. Будто полот-

нища красных знамен плескались у берега.

И было так день, и два, и три.

ГЛАВА II.

В ТЮРЬМЕ.

В тюрьму из комендантского дома их ве-

ли вечером. Как колючей проволокой,

обхватило двойное кольцо. Внутри — чехи,

снаружи — казаки.