Белые волки

много. Дальше, не смейтесь, товарищи, а то

не буду рассказывать.

— Ну, зачем смеяться, рассказывай, Сергей.

— Стоим мы все на коленях. Все будто

знакомые, а в лицо никого не знаю. На всех

на нас одежда, как на святых. Впереди

Никита Иваныч, все вы его знаете. Только

он один стоит, а мы все на коленях. Рядом

с Никитой Иванычем женщина. Лица не видно,

а вокруг головы будто сияние. Все поем Интер-

национал. Не все слова, а только припев. Я

никогда не слыхал такого пения. Ах, товари-

щи, я не могу рассказать, как это было хо-

рошо! Мне сдавило сердце, и я проснулся.

У Сергея бледное восторженное лицо.

Сияют чудесные темно-серые глаза. Андреич

в волнении ходит по камере.

— Ах, малец, малец, какой чудесный сон, не-

лепый, а все-таки чудесный! Ах, малец, малец!

Переполнилась грудь. Подкатил комок

к горлу. Дрогнувшим тихим баском запел:

— Это есть наш последний...

И вдруг мощная захватывающая радость

охватила всех. Победным криком взметну-

лось по камере:

— С Интернационалом...

Тридцать голосов слились в мощном по-

рыве.

Муки, пытки, смерть, все перенесут ради

великой идеи, что лучезарной звездой стоит

перед каждым из них.

— Молчать, сволочи, молчать!

По тюремным коридорам бежали ко-

раульные, на ходу щелкали затворами.

В дверь стучали прикладами.

— Молчать, сволочи, молчать!

Упали каменные стены. Исчезли желез-

ные решотки. По коридору, по тюремному

двору. Дальше, все дальше гремит побед-

ный крик:

— Это есть наш последний...

Гремят засовы у дверей. Тяжелый топот

ног. Стук прикладов.

-— Молчать! Стрелять будем!

— Стреляй, стреляй! Палачи, убийцы!

Андреич на нарах во весь рост. Вдох-

новенный, грозный. Рядом монашек Сергей,

с лучистыми серыми глазами.

— Палачи, душители, стреляйте!

Раздались выстрелы. Бросились с прикла-

дами...

Двое убитых, восемь раненых...

Очнулся Андреич в темном карцере. Не-

стерпимо ныла голова, все тело.

Ощупал голову. Почувствовал на паль-

цах густую липкую жидкость.

— Кровь!

— Дяденька, дяденька! — позвал знакомый

голос.

Чья-то рука сжала руку Андреича

— Дяденька, очнись, Сергей я!

А, Сергей, милый монашек Сергей. Вспо-

мнил, что произошло в камере.

— Мы в карцере, Сергей?

— Не знаю, дяденька, заперли нас.

— Тебя били?

— Меня ничего. Тебя, дяденька, шибко

били.

Андреич попробовал улыбнуться.

— Ничего, до свадьбы заживет...

ГЛАВА III.

НА ЛЕСНОЙ ОПУШКЕ.

Вечером, когда на небе загорались первые

звезды и четкими силуэтами выступали

деревья,— на лесную опушку приходили

люди с лопатами.

Молча, спокойным деловитым шагом

размеряли землю, становились в ряд, пле-

вали в широкие жесткие ладони и начи-

нали рыть.

Три аршина в длину, аршин в ширину,

аршин в глубину.

Яма к яме. Бок о бок.

Вырастали холмики пухлой земли между

ям. Будто ждали врага и рыли окопы.

Когда совсем темнело, бросали рыть,

молча вскидывали лопаты на плечи и тороп-

ливым шагом уходили в город.

Приходили другие. Четким твердым шагом.

Всей ступней по земле. Шли спаянным четыре-

угольником. А в четыреугольнике другой

шаг, — мелкий, неровный, мягче по земле сте-

лется. Останавливались у приготовленных ям.

Стенки четыреугольника раздвигались, и у ям

выростали молчаливые темные фигуры.

Раздавалась негромкая команда.

Упругую тишину рвали залпы. Будто

большие полотнища сверху до низу раз-

рывались.

Чаще всего их было пять.

Иногда от края ям, где стояли молчали-

вые темные фигуры, раздавался клич:

— Да здравствует!..

В коротком залпе и длинной матерной

брани тонул клич...

Когда у края ям не оставалось ни одной

темной молчаливой фигуры, уходили в про-

вал ночи.

Потом приходили опять и опять. И пока

в светлевшем сумраке не начинали обрисо-

вываться стволы деревьев, прыгали по лесу

перекатами, от дерева к дереву, сухие ко-

роткие залпы.

Их было пятеро. Пятеро безусых красно-

армейцев.

Шли мелким частым шагом, ежась босой

ногой по твердым комьям земли. Сняты

сапоги и обмотки. Сняты крепкие штаны и

рубахи. Только шлемы чуть темнеют крас-

ными звездами.

Самый молодой чуть слышным шопотом:

— Не дойду, братцы, ослаб я. Всего

избили.

— Держись, Ваня, держись. Дойдем

сейчас.

Двое под руки взяли, поддерживают не-

заметно.

— Держись за нас, легче будет!

— Но, но, торопись!

Плашмя прикладом ударил по заду.

— Торопись!

На лесной опушке остановились. Пятеро

обнялись. Слабому на ухо:

— Держись, Ваня, сейчас все кончится.

У пяти ям пять черных силуэтов выросли.

Взметнулся крик бодро, смело:

— Да здравствует власть советов!

Залп. Все кончено.

Алексей Петрухин, Соломон Лобовский, Ве-

ра Гневенко, Захаров Алексей, Морозов Павел.

Шли будто на прогулку, шагом упругим

и легким. Впереди, под руку, Петрухин, Со-

ломон и Вера. Сзади, тоже под руку, За-

харов с Морозовым.

На лесной опушке, в кольце солдат, про-

стились. Со всеми поцеловалась Вера, чуть

дольше с Соломоном.

В ряд, на два шага друг от друга, лицом

в лицо, глаза в глаза с палачами, у пяти ям —

пять фигур.

Офицер командует звонко, отчетливо. С

, выдержкой.

— По первому... взводом...

Долго медлил с командой. С наслажде-

нием выдерживал паузу.

— Отставить!

Забилось сердце частыми неровными

толчками. Перевел дух.

— По первому... взводом...

Снова пауза. В секунде — вечность. Оде-

ревенели руки с ружьями у плеча.

— Отставить!

Вера поняла пытку. Вспыхнули глаза.