Белый Бурхан

- Не думал бы, каб не думалось-от... Вон сколько вы нас с матерью наплодили! Каждому по полтине - три рубля готовь!

Игнат сел, сложил руки - одна на другую, шевельнул пальцами:

- Кто тебе в запрете? И ты плодись на радость господню!

- Погожу, - скупо усмехнулся Винтяй, - не спех! На ноги надобно встать-от...

- Али - колышешься? - прищурился отец. Винтяй боднул воздух, растянул до ушей свой лягушачий рот, неожиданно подмигнул отцу, как заговорщик:

- Не дашь денег? Своими обойдусь-от! И, круто повернувшись, ушел, хлобыстнув дверью. Игнат стиснул голову руками: "Вот оно, прорвалось! Загорелась на воре шапка! От семьи воровал, подлый..." Он сжал руки в кулаки, вдавил их в стол:

- Отделять надо стервеца, пока всех по миру не пустил!

Неслышной тенью скользнула в контору мужа Ульяна. Замерла на пороге, приложив руку к губам. Игнат неохотно вывернул голову: сказать что надо или Винтяй послал?

- Садись, жена, рядышком, не прислуга в доме. Что скажешь, каковы наши с тобой детки? Кренделями нас с тобой уже кормят, вскорости и до пирогов дело дойдет...

- Неслухи, батюшка! - вздохнула Ульяна. - Прямо беда! Меня уже давно ни во что не ставят, а теперич, вот, и на тебя - поперечные! - Она отерла уголки глаз платком, вздохнула. - Что порешим-то, как? Сызнова пуповину кажному резать?

- Думаю, вот. Посоветуй.

- Как ты, так и я... Может, в схиму нам с тобой пора? Вздрогнул Игнат. То же самое советовал ему сегодня и внутренний голос, идущий от самого господа. Значит, как в молодости их души с Ульяной пели ангельски, так и сейчас поют?

- Того и ждут, супостаты! Покорить родителей, ногами их истоптать!..

- Господи! Что делать-то?

- Отделять надо Винтяя.

- Порвут ить друг дружку при дележе!

- Пусть рвут.

Глава седьмая

УЗЕЛОК НА ПАМЯТЬ

Дельмека полицмейстер допрашивал в присутствии доктора и священника, и потому результат оказался нулевым:

упрямый парень отрицал все, даже свое знакомство с Бабинасом.

- Напрасно ты так, братец! - рассердился в конце концов Богомолов. Бабинас сам был у того костра, где ты рассказывал о Техтиеке. Очную ставку будем делать?

Дельмек не знал, что такое очная ставка, и сначала испугался, решив, что грозный начальник с большими усами собирается лечить его глаза, может быть, даже дать ему такие же стекла на шнурке, как у доктора, и отчаянно замотал головой:

- Я хорошо видит! Далеко видит! Ночью видит!

- Тьфу, балда, - рассмеялся полицмейстер, - я ему про Фому, он мне про Ерему!.. Бабинаса узнаешь, если я его приведу?

Дельмек неопределенно пожал плечами:

- Сеок спросить надо, про отца-деда узнать...

Богомолов отступил: свидетельство Бабинаса было зыбким, да и сам Дельмек не внушил ему никаких подозрений - обыкновенный тупой и недалекий теленгит, у которого, действительно, нет и ничего не может быть общего с грозным бандитом Техтиеком! У того - головорезы, силачи, а - этот?

Доктор и священник не стали переубеждать гостя из Бийска, подтвердив в один голос, что последние две недели санитар Дельмек никуда со двора не отлучался...

Допрос полицмейстера не напугал Дельмека, но насторожил: русские полицейские что-то пронюхали и Техтиеку надо как-то сообщить об этом. Но как и через кого? Техтиек сказал, что он сам его найдет!.. Что же до Бабинаса, то Дельмек, действительно, его не видел, не знал, ни у какого костра ни с кем не говорил о Техтиеке...

А ночью лег снег и за день не растаял. К вечеру запуржило, ударил мороз. И хотя зиме было еще рано воцаряться на земле, но это был хороший повод выбраться из дома. Отпросившись у доктора, Дельмек взял ружье и встал на лыжи.

- Смотри! - предупредил его Федор Васильевич. - Снег еще мелкий, не все закрыл! Налетишь на камень или корягу!

Дельмек только усмехнулся.

Он знал, что именно сейчас, когда снег еще мелок, а морозы не набрали нужной силы, зверь в лесу беспомощнее, чем ребенок - куда ни пойди, след оставишь; как ни прячься - летняя, не слинявшая еще шубка, выдаст за версту...

У опушки леса он сразу же заметил лыжню, хмыкнул. На охоту явно ушел алтаец: у русских лыжи длиннее, тоньше и совсем голые, не подбитые мехом. В большом снегу на русских лыжах можно утонуть, а на горки приходится не входить, а взбираться, смешно раскорячив ноги. А на алтайских - иди себе и иди, мех держит!

Дельмек жадно втянул воздух, отдающий каплями, которые пьет Галина Петровна, когда рассердится на мужа за его споры с попом. Но тут же ноздри Дельмека уловили в запахах и постороннюю примесь: прелой кожи, промасленного железа и табака. Запах был чужим и ни у кого в деревне его не было - кержаки воняли потом, тряпками, дегтем и чесноком; алтайцы - кислыми шубами, дымом и аракой. А промасленным железом могли пахнуть только ружья и капканы. Но ружей в деревне было все два - у доктора и Дельмека, капканов вообще ни у кого не было. Зверя алтайцы и кержаки ловили петлями, деревянными давилками и ходили на промысел за белкой, лисой или зайцем обязательно с собаками. Собачьих же следов рядом с этими, лыжными, не было...