Белый Бурхан

- Ежли так чисто говоришь по-нашему, почему не стал с моим сыном обо всем на месте говорить?

- А кто он мне? - пожал Торкош плечами. - Никто. Ты - хозяин! С тобой говорить буду! Долго.

- Гордый ты, - вздохнул Игнат и убрал руку с плеча Торкоша, - а я хотел тебя к нему в помощники определить...

- Поругаемся. Худой он человек. Нехороший. Игнат вздохнул, отвел глаза к окну, замурлыкал, как кот:

- Водится это за им. Есть грех!.. Да токмо сам посуди - хозяйство большое, за всем сам не углядишь, а людишки - лодыри и воры! Но я ему скажу, чтобы он тебя не трогал... Будешь стараться - далеко пойдешь! Давно ищу человека, чтобы и поговорить мог с нехристями по-ихнему, и русский говор знал... Ты мне можешь подойти! Как звать-то тебя?

- Торкош.

- Буду тебя Толькой величать. Ваши имена у меня в башке плохо держатся. Мудреные больно, часто повторять - язык сломишь!

Игнат рассмеялся и пригласил Торкоша в горницу на чай с шаньгами. За столом был весел, шутил, но не забывал и свою линию гнуть. Он, конечно, любит всяких людишек, но требует, чтобы те не обманывали его, благодетеля. Он не только всем людишкам хозяин в деревне, но и их духовный отец и заступник за них перед господом. И он, Игнат Лапердин, один из немногих хранителей правильного закона, и его знают в этом чине не только в Чемале и Улале, но и в Бийске, и в Кузнецке, а может статься, и в самом Томске!

- Ежли сговорюсь с тобой, Толька, то - по рукам! Жить будешь вместе со всеми, хором для каждого я еще не понастроил!

- Нет, - улыбнулся Торкош, - у меня есть деньги и я хочу сам по себе жить!

- Во как! - удивился Игнат. - Откуда же у тебя капиталы?

- Продал скот, имущество.

- Про-одал? И на какие такие большие тыщи? - Игнат сдержанно рассмеялся. - Знаем мы ваши капиталы! Мятый рупь да потертая трешка! Алтын да пятак в меди!

- У меня много денег! Вот! - Торкош выудил пачку десяток и помахал ими перед носом Игната.

- Значит, не пойдешь к Винтяю в первые помощники? - нахмурился Лапердин. - Зачем же тогда в мою деревню приехал?

- Так вышло, - развел Торкош руками, - дорога привела, конь привез... К тебе служить пойду. Потом. К Винтяю - нет, никогда! Дурак он, палкой дерется!

- Ладно! - плотно положил на столешницу широкую ладонь Игнат, сжал ее в кулак. - Сыщу тебе службу у себя! Устраивайся пока...

Все три улицы Бересты были в кабале у Лапердиных, даже их духовный супротивник - священник Капитан, присланный год назад епархией, вынужден был считаться с их тяжелой рукой. Да и как ему было не считаться? Нищенский приход не мог прокормить и пропоить попа, да и службу надо было править хотя бы и для блезира. А людишки все - в кулаке у Игната Лапердина! В его храме домовом молятся и поклоны бьют, не замечая икон старого письма, каких теперь в церквях нет: зверовые лики... Другой бы поп сконфузился, с мятой шапкой в руках пришел, чтобы миром тот узел крепкий развязать, но Капитон - нет! Еще и пригрозил, голь перекатная:

- С епархией шутки шутишь, Игнат? Дошутишься! Вылетишь отсюда в одних дырявых портах, с тузом бубновым на спине!

Зазря он так, по-самоварному! Угроза злит людей, а ласка умиротворяет... Хорош бы он был, Игнат Лапердин, если бы на всех благим матом орал! Ладно, придет время и с попом Капитоном все сладится... В семье не все ладно у Игната, в самом сердце трещинка наметилась, в середку души червяк заполз... Вот что по-настоящему страшно!

Игнат вздохнул, прошел в самую дальнюю и темную комнату большого дома, где блеклыми ликами сурово взирали со стен образа и чуть теплились золотыми огнями лампады. Сразу от порога упал на колени, пополз к иконостасу, гулко стукнулся лбом и остался в этой позе, зажмурив глаза и задержав дыхание, пока внутренний голос

не вопросил его:

- Чего тебе надобно от господа, срамная душа?

- Заступы прошу!

- От кого?

- От супостата внутреннего, мною порожденного!

- Смирись, не противься ему.

- Не могу! Душа сгорает в уголь!

- Тогда прими схиму.

На лбу Игната выступила испарина, но внутренний голос молчал. Он сказал все, что надо, и на сегодня его уста запечатаны. Где-то за ушами гулко, толчками, приливала кровь к вискам. Еще немного, и наступит забытье, похожее на обморок. Нет, ему сегодня нельзя поддаваться этому соблазну оцепенения! Сегодня истекают сроки многих платежей... Разве можно такое важное дело доверить Винтяю? Обворует, и глазом не сморгнет!..

Игнат медленно поднялся, осенил себя твердым стоячим крестом, задержав сдвоенные персты только у сердца: стучало бы оно, а живот и разум приложатся!..

Вышел, закрыв келью на ключ, приложился губами к замку, затворив и его - не только от людей, но и от нечистой силы. Медленно двинулся вдоль глухой стены, держащей навесную веранду, сошел по ступеням во двор...

Нерушим старый дедовский устав! Неколебим, как этот вот дом, срубленный на сто лет с прибавком!

Отец Капитон в третий раз разложил пасьянс. И он опять не сошелся. Три карты путали все! Какие же? Перевернул крапом вниз, вздрогнул: на него мрачно и тяжело смотрел крестовый король, крепко стиснувший витой посох с крылышками, похожими на совиные...