Белый Бурхан

- Расчет давай!

- Расчет у меня с тобой не хитрый, - хохотнул Игнат, придвигая счеты. С чем пришел ко мне, с тем и уходи... Что наработал через пень-колоду, то и проел. Деньги свои пропил... Куда пойдешь-то среди зимы? Оставайся уж... Я на тебя шибко-то и не сержусь, Толька, сам в вине перед

господом...

Торкош удивленно захлопал глазами: говорит в вине,

а сам совсем трезвый!

- Техтиека буду искать.

- Да, ловок ты! - Игнат отодвинул бумаги, засмотрелся в окно, стирая ладонью и не в силах стереть ехидную усмешку. - Не примет тебя Техтиек в свою банду, Толька! Ему нужны молодые, крепкие и безбожные мужики, а ты кто? Гриб трухлявый...

- Тогда попа просить буду, чтобы в монастырь на Чулышмане меня отдал! Там буду жить и новому богу молиться... Пить брошу, бороду заведу, как у тебя...

- Храбер бобер! - крутнул Игнат головой. - То в бандиты, то в монахи! Эх, голова... Так и будешь всю жизнь чужие куски подбирать?

Торкош не отозвался. Ему и без горьких слов Игната было обидно до боли - пришел сюда с конем и деньгами, а уходить надо пешком и с пустыми карманами... Он сел на лавку, опустил между коленей руки с шапкой, понурил голову. До весны далеко, дороги длинные, ночи холодные... Совсем пропадет!

- Тогда помирать буду. Игнат сердито отодвинул счеты:

- Ладно! Вот тебе записка - иди в лавку к Яшке. А утром - ко мне на двор! Сам тебя ограбил, сам и на ноги ставить буду! Господь зачтет...

Игнат Лапердин любил играть со своими людишками в кошки-мышки и умел это делать. Упрямство Торкоша смутило только в первый день, а потом он легко раскусил его и теперь решил пустить в дело, которое вызрело само по себе после того, как Винтяй, добившись раздела, вышел из домашнего корабля. Вернуть обычным порядком сына он уже не мог, а вот сыграть с ним злую, оскорбительную шутку, разорить в пух и прах было еще в его силах. И тут простодушный пьяница Торкош вполне мог пригодиться.

Трудное лето и тяжелая осень сменились жестокой зимой. Трещали и рассыпались вокруг не только бедняцкие хозяйства, что уже и не было особенным дивом, но и крепкие дворы пошатывались. Сено стало дороже хлеба и мяса, скот обесценился и, чтобы спасти его от гибели, некоторые горячие головы начали выгонять отары и стада на тебеневку, по примеру местных жителей, которые почти никогда не запасались кормами на всю зиму. Но у русских не было опыта зимней пастьбы скота, да и сами овцы, избалованные вольготными кормами в теплых кошарах и скотных дворах, рассеянно бродили по мелкому крупитчатому снегу, жалобно взывая о помощи.

Пастухи и чабаны-алтайцы вдруг стали нарасхват. Их нанимали сначала за десятую часть поголовья, потом за пятую, а скоро начнут нанимать и за треть! Такой возможности неожиданно и стремительно разбогатеть еще больше, Игнат никак не мог упустить! И потому все его работники, имевшие когда-либо дело со скотом, снова были переведены на свои должности. По первому же требованию соседей, Лапердин отправлял их пасти чужой скот и получал оплату натурой, не выделяя своим люд

Сначала все шло вроде бы ладно да складно, но потом пастухи, чабаны и табунщики стали исчезать с заработанным скотом, перегоняя его в дальние урочища, куда руки Игната не доставали. Пришлось делиться: десять голов хозяину, одна - пастуху, хотя это и грозило потерей дармовой рабочей силы по весне. Работники, обзаведясь своим скотом, просто уйдут от Игната, сами став хозяевами...

Подошла очередь и Торкошу идти в перенаем. К удивлению Игната, он сначала отказался наотрез, никакими посулами не соблазнившись, а потом неожиданно согласился, насторожив своего хозяина. Или сговорился с кем-то, или на свой страх и риск решил вернуть те деньги, что выманил у него самым бесстыжим образом Яшка, или надумал удрать на коне, который ему был положен, как пастуху, поскольку подарок Яшканчи он тоже пропил.

Зная честность и открытость Торкоша, Игнат решил поговорить с ним начистоту и на первый же свой вопрос получил ошеломляющий ответ:

- За табун коней, что Техтиек угнал из Ширгайта, я получил от него пять красненьких; сейчас за отару овец получу десять... До весны хватит и на еду и на кабак-араку! Только я уеду от тебя, твой Яшка - жулик, дорого все продает...

- Где же ты найдешь его, Техтиека?

- Найду... Он сам приказал мне жить у тебя и слушаться. Ты, сказал, мне еще будешь нужен.

Впервые Игнат не столько испугался, сколько растерялся:

- Значит, Техтиек близко?

- Сейчас не знаю, где он. А недавно в Бещалыке был. Пастухи твои видели, быков ему продавали...

Игнат поднялся и, ни слова не сказав больше, пошел на ватных ногах в свою келью.

"Старый стал Игнат, - подумал Торкош, возвращаясь в свое жилище. Совсем старый... Помрет скоро!"

У себя дома Торкош блаженно растянулся на постели, посасывая трубочку и глядя в закопченный потолок, где дыр было больше, чем на его шубе. Но костер горел, и ему было тепло. Не хватало только кабак-араки, но и без нее жить можно, если не думать...