Белый эскимос

– Когда я был всего лишь плодом в материнском чреве, люди уже пытались с любопытством обо мне расспрашивать. Это происходило потому, что все прежние дети моей матери появлялись на свет мертворожденными. И вот, обнаружив в себе дитя, которое должно было превратиться в меня, моя мать сообщила своим домочадцам: «И опять я несу в себе плод, который никогда не станет человеком».

Все ее жалели, и шаманка по имени Артьюак, желая помочь матери, в тот же вечер обратилась к духам. Как-то раз мой отец, собираясь на охоту, разгорячился и разгневался, и мать, чтобы его успокоить, начала помогать запрягать собак в сани. Забыв, что в ее положении нельзя работать, она, взяв в руки постромки, приподняла ногу одной из собак. В этот самый момент я вдруг забрыкался и попытался выскочить из ее пупка, так что нам опять пришлось просить помощи у шамана.

Старики говорили матери, что моя необыкновенная чувствительность к случаям нарушения табу говорила не только о том, что я стану великим шаманом, но и о том, что моей жизни будут угрожать множество бед и опасностей еще до моего рождения. Мой отец убил беременную моржиху, и, когда он пытался вырезать плод, позабыв, что моя мать тоже несет в себе ребенка, я начал снова терзать утробу матери, и на этот раз последствия были серьезными. В момент моего рождения жизнь меня оставила, и я лежал, словно окаменев.

– Он родился, чтобы умереть, но он будет жить! – произнесла шаманка Артьюак, когда ее привели. И она оставалась рядом с матерью до тех пор, пока я не вернулся к жизни. Целый год мы с матерью вынуждены были жить одни в маленькой снежной хижине, а отец лишь иногда нас навещал.

Я уже был большим мальчиком, когда моей матери, наконец, позволили выйти в гости. Всем землякам хотелось проявить гостеприимство, и она получила приглашение во множество семей. Но она слишком долго отсутствовала, а духи не любят, когда женщины с маленькими детьми засиживаются в гостях, вот и отомстили. С ее головы начали облезать волосы, да к тому же и я, будучи глупым младенцем, бил ее кулачками и поливал своей водичкой, сидя в мешке за ее спиной.

Повзрослев, я стал таким сильным, что меня начали брать на бой морских животных в ледовых отдушинах. В один из таких дней, после того как я гарпуном прикончил своего первого тюленя, отец, раздевшись до пояса, лег на лед, а затем и протащил пойманного мной еще живого тюленя через свою спину. Мою первую добычу разрешили отведать только мужчинам, без остатка. Шкуру и голову припрятали под лед, чтобы я смог снова добыть этого же самого тюленя.

Следующей моей добычей стал олень, которого предстояло убить с помощью лука и стрел. Его также разрешалось есть только мужчинам, женщинам нельзя было к нему даже притрагиваться. Прошло еще время, я повзрослел настолько, что мог теперь отправиться на охоту за моржом. В день, когда я забил гарпуном своего первого моржа, мой отец закричал во всю мощь так, чтобы его услышали все жители округи: «Теперь мяса хватит на всех!»

Моржа переправили на буксире на сушу, лишь у самого берега его можно было забить до смерти. Прежде чем вытащить гарпун из его тела, мою мать, которой предстояло разделывать тушу, крепко привязали к швартовке. После лова первого моржа мне позволили лакомиться вкусными кусками, включая потроха, раньше мне их пробовать воспрещалось. Теперь женщинам, за исключением рожениц, также разрешалось питаться добытым мной моржом. Только моей матери приходилось быть осмотрительной, ведь меня назвали в честь младшего духа, Ауа, которого нельзя было обижать, поэтому матери приходилось соблюдать немало мер предосторожности. Ауа был моим духом-покровителем, следившим, чтобы никто не сделал ничего запрещенного. Например, мне нельзя было оставаться в иглу, если там переодевались женщины перед сном; женщинам не позволялось расчесывать волосы в моем присутствии.

И хотя для меня все уже было уготовано заранее, начиная с того дня, когда я был лишь плодом в утробе матери, я тщетно пытался перенять навыки и стать шаманом, но у меня ничего не получалось. Я побывал у многих знаменитых шаманов и приносил им крупные подарки, но они тут же передавали их другим людям, потому что, оставив их у себя, они подвергли бы угрозе гибели себя или своих детей. Однако и это мне не помогло. Я был словно рожден, чтобы преодолевать препятствия. И тогда я стал искать одиночества, и тягостные думы одолевали меня. Я мог вдруг без причины разрыдаться или впасть в тоску. Но неожиданно настроение могло резко измениться, принося с собой огромную, ничем не объяснимую радость – настолько сильную, что я не мог с собой совладать и изливал ее в песне, в замечательной песне, состоящей из одного-единственного слова: Радость! Радость! Радость! Как-то раз в разгар такого переполнявшего меня ликования, сам не зная как, я превратился в шамана и мог все видеть и слышать совершенно по-иному.