Князь весьма рассчитывал на способности Ханки, на помощь, какую могли ему дать новые машины и лодки, им построенные. Иногда на них вооружённые группы отправлялись по Висле и грабили прибрежные поселения. Поэтому богатого мельника и его зятя из Золоторыи не отпускали, пожалуй, только по одному и ненадолго, одного всегда задерживая как заложника.
Ханко, который имел проницательные глаза и видел, что это всё должно закончиться, хотел как можно скорее оттуда выбраться и вернуться к своим мельницам, и добиться милости у воеводы Судзивоя. Он начал всё чаще отлучаться, посылать людей в разные стороны, наконец заметили, что он вяло следил за тем, что ему поверили.
Фрида с женской проницательностью давно опасалась в нём предателя, князь смеялся над этим страхом.
Примерно за неделю до Зелёных святок, заподозрив его сильнее, когда Ханко снова просился в Брест, Бодчанка тайно послала за ним человека, который должен был выслеживать его шаги. Тот скоро вернулся с сообщением, что мельник от него ускользнул, исчез, но у него было сильнейшее подозрение, что он направился в лагерь Кмиты, к которому стягивались и другие силы.
Ждали его возвращения.
Белый, которому забили голову неминуемой изменой, как только старый мельник вернулся, велел немедленно позвать его к себе.
В натуре слабого и вспыльчивого человека было то, что, когда что-нибудь принимал к сердцу, становился жестоким. Ему также было важно, чтобы Фрида не упрекала его в слабости.
Князь сам спустился в нижнюю комнату, в которой слуги уже держали приведённого мельника. Старый тучный человек был бледен и дрожал, но из его глаз, кроме тревоги, и ужасный гнев брызгал. Белый налетел на него, разъярённый как кабан.
– Говори правду, – крикнул он, – я всё знаю! Ты со своим зятем затеял предательство! Вы контактируете с воеводой, хотите выдать ему меня и замок.
Ханко, сложив руки, бормоча, отпирался.
Смелый взгляд, который был в противоречии с униженной физиономией человека, разозлил Белого.
– Прикажу пытать тебя! – воскликнул он.
– Мучьте меня, как хотите, – простонал Хенко, – я невиновен.
Когда на князя нападало это состояние безумия, от слова до дела было недалеко.
Он хотел его немедленно пытать, но оказалось, что тех клуб, верёвок и всего оборудования, какое в то время использовали для вытягивания суставов, в замке не было.
Подозреваемый Ханко ушёл бы, может, если бы на пороге не показался Былица, который везде навязывался князю, со злой улыбкой на скривившихся губах.
У него была серьёзная обида на мельника, потому что не дал ему обобрать себя, и обходился с ним презрительно.
– Милостивый князь, – сказал он, переступая порог и низко кланяясь. – Не нужно ни клуб, никаких инструментов, мы и без этого умеем вытягивать из людей правду.
Белый слушал.
– А как?
– Пусть ваша милость мне позволит, я его тут сразу как следует исповедую.
Ханко поглядел на него, словно умолял о милосердии, но было уже слишком поздно. Былица желал мести.
Посередине комнаты стоял тяжёлый, огромный дубовый стол; по данному князем знаку Былица с великим блаженством и весело, точно шёл на развлечение, со слугами схватил Ханку и приказал растянуть на том столе.
Несчастный старик дрожал, не зная, что с ним сделают, умоляя князя о милосердии и клянясь, что невиновен. Это ничуть не помогло…
Былица велел слугам принести свечи и факелы, обнажил старику ноги и, когда встревоженный князь немного отошёл вглубь от этого зрелища, сам он с челядью начал обжигать мельнику стопы.
Какое-то время Ханко только стонал, вырывались у него крики боли, которые привлекли под окна весь замок… сбежались люди.
Былица, у которого было жестокое сердце, делал своё; ноги начали поджариваться, Ханко метался в жестоких болях; наконец он крикнул, что всё расскажет.
Князь немедля дал знак, и факелы от спалённых уже стоп убрали.
– Говори, – воскликнул, подходя, Белый.
Взгляд, который Ханко на него бросил, был исполнен презрения и гнева.
– Да! – крикнул мельник. – Замок и тебя я хотел сдать, но не я предатель, только ты, который против своего короля и мужа племянницы своей шёл изменой, да, я посылал к Судзивою, я бы ему ворота отворил, чтобы из-за тебя люди напрасно не гибли.
Белый, если бы не некий стыд, сам бы бросился на мельника, люди начали его бить, Былица закрыл ему рот пощёчиной.
Зрелище было страшное и волнующее. Жестокость увеличило то, что на крик прибежал зять Манько, который как безумный бросился сперва к тестю, потом на колени перед князем, умоляя его пощадить старика и предлагая выкуп, свою жизнь, всё, лишь бы даровал ему жизнь.
Сам Ханко молчал.
Глаза князя дико засветились.
– У тебя один способ спасти его и себя, – воскликнул он возвышенным голосом. – Немедленно пойдёшь в лагерь Судзивоя и скажешь ему от меня – понимаешь? – чтобы завтра он появился здесь с небольшим количеством людей, а я отворю ему замок и сдамся. Скажи, что голод нас к этому вынуждает. Впустим их сюда… впустим, а потом вырежем всех до единого!
Говоря это, князь потирал руки и смеялся.
Стоявший на коленях Манько обнял его ноги и поклялся, что сделает, как ему приказано.