Белый князь

На нём видны были род и кровь, у него была красивая фигура и та, может, больше рекомендовала его королеве Елизавете, которая ценила мужскую красоту, нежели его ум и знания. Судзивой был связан с влиятельной тогда в Великой Польше семьёй, и это также, несомненно, повлияло на то, что этот род поддержал его при выборе в великорядцы. А эта должность в этой стране, очень неспокойное состояние которой требовало величайшей бдительности, была очень трудной.

Первое выступление, когда Судзивой добился успеха, шло теперь с правительством всё легче и легче… Поэтому мудрый пан надеялся, что постепенно наведёт там порядок и мир.

На его гостеприимном дворе, ибо у великорядцы он не мог быть иным, землевладельцев, приезжающих с жалобами, просьбами или за советом, не переводилось. Тем тучней собралась на Пасху семья, родственники, друзья и панские слуги. Таким образом, за благословенный пасхальный стол село и духовенство, которым предводительствовал епископ Ян Долива, и гости из Кракова, и несколько каких-то немцев.

Эта традиция весеннего застолья в Пасхальную ночь пришла из стародавних славянских и польских времён. Некогда языческое жертвоприношение духовные лица стали освящать, чтобы придать ей христианский характер, и так появилось наше освящение и вошло в традицию. Только рядом со старыми крашенными яйцами стоял ягнёнок, образ Спасителя, и крестик над ним стёр воспоминания прошлого.

В большой комнате как раз собирались усаживаться за это пасхальное застолье, которое после строго поста, особенно в последнюю Великую неделю, было очень желанным. Были там и такие, кто за грехи и из благочестия с ужина в Великий четверг ничего не ели.

У Судзивого из Шубина, кроме епископа Доливы, было много достойных гостей. Познаньский воевода Вицек Конпа сразу шёл за пастырем, дальше – Топорчик, родственник Заклика из Медзигора, муж духовного сана, были и судьи, и канцлеры, и люди военного звания.

К несчастью, в этот день, чтобы рекомендоваться шурину, прибыл также и Кристин из Скрипова, а воеводе достаточно было его увидеть в своём доме, особенно при чужих, чтобы его лицо покрылось тучей.

Хотя там вояк, как он, находилось достаточно, среди них всех он совсем невыгодно отличался. Одно лицо, вечно пылающее, иногда прямо синее, выдавало пьяницу. Хотя на Пасхальный праздник он принарядился как можно пышней, одежда и вооружение говорили, что ему уже всё равно и не знал, что на себя наденет.

Кафтан сидел на нём криво, меч висел с боку нелепо, а волосы на голове выглядели как пшеница после бури.

Хоть мало кто ему улыбался и мило его принимал, Кристин был в очень хорошем расположении духа, глазами и губами всем улыбался и со всеми вёл себя запанибрата.

Порой суровый, острый взгляд Судзивоя, брошенный на него, немного его усмирял, но вскоре он взрывался непомерной, корчёмной весёлостью.

Епископ сам уже покропил стол святой водой, и они начали раздавать друг другу яйца, когда у двери в комнату произошло какое-то замешательство, говор и беспокойство. Судзивой даже не обернулся в эту сторону, потому что в праздничный день не хотел быть к челяди слишком суровым. Тем временем около двери собирались приличная кучка людей, со склонёнными головами слушающих какой-то шёпот, прерываемый выкриками.

Некоторые из слушающих заламывали руки. Очевидно, случилось что-то, о чём воеводе объявить не осмеливались.

Среди кучки любопытных за домочадцами можно было разглядеть мужчину средних лет, в дорожной одежде, грязной и обрызганной, с бледным лицом, что-то рассказывающего и страстно указывающего в разные стороны руками. Был это солдат, который вытерал пот с впотевшего лица, поправлял на себе одежду и, очевидно, намеревался войти в комнату, но не смел.

Воевода обернулся к двери, что-то его задело, и он крикнул слуге:

– Иди посмотри, что там за собрание у двери.

Слуга побежал, втиснулся, остановился и, словно забыл приказ, вернулся не скоро. Нетерпеливый Судзивой послал другого, но и тот застрял у двери.

Был это признак того, что, должно быть, именно в ту пору, когда собирались есть дар Божий, приключилось что-нибудь нехорошее; сам воевода уже встал с нахмуренным лицом и торопливым шагом пошёл к порогу. Увидев его, грязный путник уже снял шишак, люди расступились.

– Дремлик? А ты тут откуда и с чем? – спросил воевода, сурово глядя на него.

Все молчали. Дремлик хотел говорить, прикусил губы, только глаза и лицо объявляли, что принёс плохую новость. Об этом воевода без труда догадался, однако он не ожидал ничего крупного и важного.

– Говори же, – сказал он спокойно.

Дремлик запнулся.

– Ты что, онемел в дороге? – спросил пан из Шабина.

– Трудно сказать, с чем приехал, – отозвался, вздыхая, солдат. – Неизвестно откуда, взялся князь Владислав, тот, что сидел в Гневкове; ну, он Влоцлавек взял, Гневков, занял Золоторыю, Шарлей, я слышал, также ему сдался…

Воевода не верил ушам.

– Ты с ума сошёл! – воскликнул он.