Белый князь

– Я сломал узы, которые меня приковали, – произнёс он, – и надеюсь не дать их уже надеть на себя… Господь Бог меня утешил, но нужно ещё много, много, чтобы я стоял у цели.

– А! Да! – вздохнул, наполовину его обнимая, толстый Бодча. – С Судзивоем дело…

– Я забочусь не столько о нём, – воскликнул князь, – сколько о том, чтобы в Буде мне королева-племянница сдержала слово. У меня есть её обещание, что она будет меня поддерживать. Если какое-то время сумею тут удержаться… королева добьётся от Людвика, что он отдаст мне наследство.

Эти слова, сказанные с такой смелостью, как если бы были правдой, произвели радостное впечатление на слушателей. На самом деле князь заблуждался… Если у него были общие обещания королевы обеспечить его судьбу, они вовсе не относились к текущему положению, которого королева предвидеть не могла, ни похвалить, ни оправдать.

Но Белый, дабы прибавить себе храбрости, придумал перед самим собой то, что могло его утешить. Это заверение об опеке королеве пришлось в самый раз и его запили кубками, которые как раз принесли. Фрида дрожащей рукой, с улыбкой сама ему подала самый прекрасный золотистый бокал, а князь, глядя ей в глаза, выпил его до капли.

Бодча, который с трудом мог долго держаться на ногах, пригласил сесть. Доброгост уже готовил ему стул. Затем князь обратился к двери и оставшемуся у неё Ласоте дал приказ, чтобы накормил коней и приготовил их к отъезду, когда в полночь взойдёт месяц. Долго он оставаться там не мог, как говорил.

Все разглядывали его с большим интересом, а внимательней всех в него всматривалась Фрида, которая следила за его лицом, не изменились ли его чувства и характер. Она в действительности находила его другим, старше, может быть, но таким, каким раньше он не бывал никогда – воодушевлённым, храбрым, верящим в себя и своё счастье. Это выражение лица вскоре оправдали слова, которые вначале медленно, потом всё живей и горячей потекли из его уст.

Ульрих и Доброгост поздравляли его с возвращённым уделом.

Он пренебрежительно усмехнулся.

– Мой удел, – сказал он, – служит мне только для того, чтобы было куда поставить первый шаг.

Он гордо поднял голову вверх и взглянул на Фриду.

– Моё удел, – прибавил он, – будет для меня лагерем, удобным местом, из которого я намереваюсь делать вылазки.

Его внимательно слушали; он с легкомыслием человека, который не может удержать в себе тайны, заговорил с пылом:

– Вы в курсе, что когда-то я ходил с крестоносцами на Литву, я даже подумывал вступить в их орден… Я с ними в хороших отношениях, несколько товарищей по оружию; думаю, когда к ним обращусь, они поймут свой интерес и будут мне помощью. Великопольские землевладельцы не выносят Людвика, хотят Пяста, всё-так ни кто-нибудь, а они вытащили меня из монастыря. Поэтому у меня более прекрасные надежды, чем ничтожное Гневковское княжество. Удача мне определённо улыбается, есть в этом перст Божий.

И, опёршись одной рукой на стол, он говорил дальше с той же верой в себя.

– В самом деле, я желаю добра мужу моей племяннице, а ещё лучшего желаю ей самой и дочкам, но они не удержатся на польском троне. Им для раздела будет достаточно Венгрии и Италии.

Слушатели молчали, больше всех был удивлён старый Бодча. Он не узнавал этого человека, которого помнил недовольным миром и вздыхающим по спокойствию.

Ульрих и Доброгост благоговейно поглядывали на него.

– Всё это, – сказал Бодча медленно, – возможно при милости Божьей, но на это нужно много пота и крови.

– Люди текут ко мне, прижимаются, у меня их больше, чем ожидал, – сказал Белый. – Денег мне немного не хватает, но Великопольша должна ими обеспечить. Людвик занят итальянцами, больших сил против меня выставить не сможет, тем временем я стану сильнее. Золоторыя сильна, Влоцлавек тоже будет держаться…

– Князь, вы уже выбрали вождя? – прервал пан Арнольд. – От этого многое зависит…

Князь снова улыбнулся.

– Пока его нет, – произнёс он, – сам им буду! Правда, что из монаха вдруг им стать другому было бы трудно, но у меня в крови то, что создан для войны. Только теперь чувствую, что это было моё предназначение.

Так князь хвастался, а когда выпил пару кубков и взгляд прекрасной Фриды согрел его ещё больше, он не скрывал уже, что думает добиваться польской короны.

Он говорил это с такой верой в свою судьбу и силу, что всем, даже Бодче, сомневающемуся в нём, заткнул рот. На лице Фриды отражалось каждое его слово. Она хотела бы не потерять ни одного, не уходить и не спускать с него глаз, приблизиться к нему, но забота об ужине вынудили её выйти.

Она сделала в коридоре только несколько шагов, когда при слабом блеске огня, который попадал туда из открытой двери женской каморки, увидела какую-то маленькую и пузатую фигуру, которая проталкивалась к её коленям и пыталась схватить руку.

Смех, сопровождающий это нападение, напомнил ей о Буське, который просиживал там некогда с князем, и напросился сегодня в спутники, дабы приветствовать милое воспоминание.

– Буська! Неужели это ты! – воскликнула Фрида, которой всё, что относилось к князю, было приятным.