Белый князь

– Я, я это, – ответил, пыхтя, малый. – Я его так просил, что он взял меня сюда с собой. О, моя королева! Как же у вас здесь хорошо и мило!

Фрида проводила его за собой в комнату. Она взглянула на него при свете огня… он показался ей очень толстым, изнеженным и старым, а такой раньше был весёлый певец и сказочник.

Он находил её красивой, как раньше, и, целуя подол её платья, повторял это. Довольная Фрида смеялась.

– Бусько, – воскликнула она, – твой пан тоже приобрёл в мужской красоте и вырос в такого богатыря. Как рыцарь выглядит!

Служка, который хорошо знал своего пана, пожал плечами.

– Моя королева, – шепнул он фамильярно, – нечего его бояться. К нему такое геройство приходит легко и легко уходит, а что он вовсе не изменился, за это я ручаюсь.

– Всё же вы сотворили чудо! – воскликнула Фрида.

– Мы? – прошептал Бусько. – Ни он, ни я в этом не признаемся. Это само случилось.

Фрида нахмурилась.

– Ты нехорошо служишь своему пану, – сказала она, – когда умаляешь его славу!

– Я? Я люблю его, как собственную печень! – воскликнул Бусько. – Никто его не любит, как я, но никто лучше его не знает. Я больше за него боюясь, когда ему лучше, потому что он может быстро начать портиться.

Красивая Бодчанка разгневалась и топнула ножкой.

– Какой вы гнусный! – крикнула она.

Бусько поцеловал каёмку её платья.

– Моя королева… вы меня строго судите, – произнёс он, – я это говорю, чтобы вы его немного отрезвили. Он захватил, сам не знает как, четыре замка… занчит, уже думает о короне, и хотел бы сбросить с трона короля; а если бы ему дали Гневков, на нас двоих достаточно было бы…

Фрида грозно на него посмотрела.

– Свой разум сохрани для себя, – сказала она сурово.

Бусько отступил на шаг и, видя, что вмешался не в своё дело, начал шептать тише:

– Моя королева, если бы я мог вам рассказать, как он в течение тех лет тяжело по вам вздыхал, и часто вспоминал… как велел мне ваши песни напевать ему в монастыре… А вы думаете, он покинул бы свою келью, если бы его не манили сюда ваши глаза? Всё, что он делает, – только для вас! Лишь бы продержался.

Тут он закрыл себе рот пухлой ладонью, смеясь.

– Всё-таки ты сам говоришь и доказываешь, что он сумеет продержаться, – ответила Фрида.

– Но не во всём, – вздохнул Бусько. – Из Дижона мы поехали к папе, там нам не хотели ничего дать и ничего делать для нас. Если бы он сразу пустился в Польшу… мы бы уже через все беды прошли; но он поехал в Венгрию, к племяннице. Сколько мы там времени потеряли! Король чуть снова на него капюшон не одел… К счастью, он помнил о вас, прекрасная Фрида…

Бодчанка молчала, слушая.

Она велела девушке принести кубок и сама подала его Буське, который давно бросал вокруг алчные взгляды.

– Но, моя королева, – вздохнул он, принимая кубок, – должно быть, ему в Дижоне было очень скучно… когда такое хорошее вино бросил.

– Но он его там иногда в рот не брал, так скучал. Бывало, сидит ночью, не спит, а когда услышит, что я бодрствую, или о вас говорить прикажет, или вашу песню какую-нибудь прикажет петь.

Фрида охотно бы слушала рассказы льстеца, который, рассчитав их эффект, с радостью кормил бы её ими, но из гостинной комнаты доходил до неё голос Белого. Она поспешила туда под предлогом приготовления к ужину.

Беседа была ещё более оживлённой, чем раньше. Белый мечтал наяву и воодушевлялся своими грёзами.

– В Гнезне, – говорил он, – у меня есть друзья, я убедился, что они обо мне не забыли. С каким добродушием приветствовал там меня достойный Ханко, и какого роскошного он подарил мне сокола.

Сказав это, он вдруг нахмурился. Среди событий, живо следующих друг за другом, он совсем забыл о соколе. Сокол, которого он не видел, привёл его в некоторое беспокойство.

Он встал и подошёл к двери.

– Простите, – сказал он, – я забыл о том соколе, а как раз со мной тот, которому я его доверил. Я должен знать, что он с ним сделал.

И князь, уже весь занятый только соколом, не обращая внимания ни на то, где находился, ни на то, что на него все смотрели, удивлённые этой переменой, побежал к двери, громко зовя Буську. Он разгневался и покраснел.

Бусько, который допивал кубок в чуть отдалённой каморке, не сразу услышал призыв, и прибежал с весёлым лицом. Ему даже и в голову не пришло, что князь может заботиться о соколе и упрекать.

С грозным лицом, с гневным голосом Белый подскочил к слуге.

– Трутень, что ты сделал с соколом Ханки? Говори! Я поверил тебе его. Куда он подевался? Где ты его оставил?

Бусько дал ему излить гнев, немного помолчать, хорошо его знал. Он знал, что этот яростный гнев опасен, но пройдёт быстро. Для первого раза он вынужден был солгать. Он сделал серьёзную мину.

– Милостивый князь, – сказал он с поддельной покорностью, почти насмешливо, – я не мог одновременно следить за вашей особой и за соколом, особенно потому, что сокол был неспокойный, как если бы также думал гнездо завоевать. Я оставил его во Влоцлавке…

Князь остыл, отошёл его гнев, он дал знак Буську, чтобы шёл прочь. Певец поклонился до земли и исчез.