Белый морок. Голубой берег

— Мы не раз уже с товарищами пробовали разобраться, что же послужило причиной нашей тяжелой трагедии весной, и всегда приходили к выводу: сваливать все на предателей было бы вопиющей ошибкой. Отдельные подлецы и малодушные людишки — а они были среди нас, были! — не могли так обескровить наши ряды. В конце концов, это им просто не под силу! Если мы не хотим, чтобы снова когда-нибудь повторилась весна сорок второго года, мы должны, просто обязаны проявить исключительное мужество и со всей беспощадностью взглянуть на реальное положение дел. А дела эти пока отнюдь не радуют. Каждый из нас, принимая решение оставаться в Киеве для подпольной работы, добровольно избирал свой жизненный путь. Мы знали, что нам будет трудно, очень трудно, однако реально все-таки не представляли, что именно ждет нас под пятой фашистов. Газетные статьи и всякие там рассказы о гестаповском терроре не в счет, это лишь пунктирный набросок, а не детализированная, научно обоснованная картина гитлеровского режима на оккупированных территориях. И вот когда мы лицом к лицу столкнулись с врагом, на собственной шкуре ощутили прелести «нового порядка», то вдруг заметили, что в наших рядах немало людей случайных, непроверенных, почти совершенно непригодных для борьбы во вражеском тылу, что мы не обучены искусству конспирации, не обеспечены надежными средствами связи, что у нас практически отсутствует прикрытие на случай возникновения угрозы провала…

С искренним удивлением и нескрываемой симпатией смотрел Артем на своего собеседника. Еще несколько минут назад он не мог даже представить, что этот красивый, со вкусом одетый, интеллигентный на вид человек обладает таким острым умом, крутым характером и редкостной самокритичностью, присущей только сильным и бесстрашным натурам. Именно за исключительную честность, прямоту и категоричность Артем уважал Кузьму Петровича, однако даже ему недоставало той неумолимости, которой отличался новый секретарь подпольного горкома партии. Артем с удовольствием мысленно заключил, что у Петровича достойный преемник.

— Ныне мы переживаем, наверное, самые трудные дни, — продолжал размышлять вслух Пироговский. — Только рано торжествуют фашисты победу. Несмотря на кровавый террор, на тяжелые потери, киевское подполье не умерло. Оно не только живет, но и борется, учится побеждать. Да, мы непременно овладеем наукой побеждать. Овладеем, несмотря на то, что против нас немецкая армия, гестапо, полиция, жандармы, что за нами охотятся целые ордища шпионов и провокаторов, нас душат за горло голод и нехватки. Могу похвалиться: уже на сегодняшний день мы поддерживаем устойчивую связь с семьюдесятью тремя подпольными организациями, практически на всех крупнейших предприятиях Киева действуют наши ячейки. Правда, наученные горьким опытом, мы вынуждены были несколько изменить методы руководства ими. Жизнь доказала, что механически перенесенная из мирного времени организационная структура городского партийного руководства — многоступенчатая, громоздкая — не отвечает требованиям современного момента. Сейчас у нас действует железное правило: никаких массовых совещаний или активов руководящих кадров подполья. Конспирация и еще раз конспирация! Постоянная связь с группами и организациями — только при помощи индивидуальных средств. Не хочу быть велеречивым, но скажу: пройдет очень немного времени, и фашистские изверги ощутят на себе — и еще как ощутят! — наши выверенные удары.

Пироговский говорил обо воем этом с такой уверенностью, с такой внутренней убежденностью, что Артем ни в малейшей степени не сомневался, что так оно и будет. Как не сомневался и в том, что руль киевского подполья попал в надежные руки.

— Ну вот, в общих чертах я и нарисовал реальную картину наших дел, — как-то виновато улыбнулся Пироговский. — Если у вас есть вопросы, я охотно на них отвечу.

— Да что ж тут расспрашивать, Александр Сидорович? Больше того, что вы сказали, мне, вероятно, и знать не следует. Недаром ведь говорится: настоящий полководец даже собственной подушке не доверяет своих секретов… Главное, что, несмотря на тяжелые потери, дело наше живет. А все остальное… Хочу верить, что и на нашу улицу придет праздник. Особенно если мы начнем действовать сообща.

— Именно на это мы возлагаем наибольшую надежду. Если мы сможем опереться на такую силу…

Не скрывая скептической улыбки, Артем покачал головой:

— Какая там из нас сила! Это просто народная фантазия стократ ее умножила. А пока мы, как говорится, оперялись, сколько кровавого горя хлебнули… Какие из нас стратеги! Разве кто-нибудь мечтал партизанить раньше? Всем нам, видимо, суждено учиться на собственных ошибках. Хотя почему же это мы здесь стоим? Вы ведь с дороги. И неблизкой. Наверное, устали. Пошли-ка присядем где-нибудь в тени, — и, не дожидаясь согласия, взял Пироговского под руку, повел через сад к лесной опушке.