Белым и пушистым здесь не место! Корпорация "Белый кролик"

– Отдайте! – насупилась я. – Это мое! – Сама не знаю почему, но я ощутила жгучее желание заехать ему по носу или... пнуть под коленку. Наверное, малыш Джонни проявился под воздействием адреналина...

– Теперь уже мое, приятель! – осклабился полицейский, засовывая флакон в карман своей формы. Я стиснула зубы, чтобы не заорать матом и не разреветься одновременно... Как же сложно быть и мужчиной, и женщиной в один и тот же момент! В итоге сошлась на золотой середине: плюнула наглому бобби в лицо; плевок вышел скудным и угодил всего лишь на форменный рукав, однако, рассерженный подобным оскорблением, верзила зашвырнул меня в возок знатно... Я припечаталась о стену и сползла по ней вниз, с трудом проталкивая залипший в легких воздух.

– Ты у меня еще попляшешь, – пообещал он, захлопывая дверцу.

У меня сжалось сердце: что же теперь будет? Хелен знать не знает, где я, а я знать не знаю, как вернуть свой флакон. Вот теперь я расплакалась по-настоящему...

Вскоре ко мне присоединились еще несколько человек: два уличных мальчишки – таких же, как я – и пятеро китайцев неопределенного возраста. Не густо, однако. Где же сама хозяйка притона? Где укуренные господа, размахивающие руками над своей головой? Обошлись малой кровью, так сказать. Взяли тех, кто не смог откупиться...

Только бы этот верзила-констебль не потерял мой флакон с превращайкой!

Только бы не выпил его ненароком...

Что тогда будет? Я так и останусь тринадцатилетним мальчишкой, побирающимся по помойкам?!

Не хочу. Только не это!

Под эти нерадостные мысли меня и втолкнули в полутемную камеру и захлопнули решетку.

Следы недавно просохших слез все еще были заметны на моем грязном лице, и мой личный недруг состроил насмешливую рожицу, потирая кулаками свои якобы заплаканные глаза.

– Я – маменькин сынок и ною, словно девчонка! – произнес он плаксивым голосом.

Ну я тебе покажу, подумалось мне с неожиданной злопамятностью! Ты у меня еще получишь.

Правда, последующие четыре часа, все время которых я провела на тонком соломенном тюфяке, заменяющем в камере матрац, несколько охладили мой пыл... Однако ровно до того момента, как все тот же констебль не появился в поле моего зрения, демонстративно похлопывая по карману.

– Ну, приятель, – ухмыльнулся он во весь рот, – не хочешь рассказать, что это за штука такая. – Мой флакон оказался у него в ладони с откупоренной крышечкой.

– Это лекарство, – ответила я дрогнувшим голосом, и негодяй это сразу подметил. – Хозяйка отправила меня в аптеку за сердечными каплями.

– В аптеку? Как любопытно, – он поднес флакончик к своему носу. – И вместо аптеки ты забрел в опиумный притон. – Почти злобно: – Не держи меня за идиота, пацан. Что в этом флаконе? Новая опиумная настойка? У твоей хозяйки расшалились нервишки? Признавайся, если не хочешь гнить в этой камере веки вечные.

– Это лекарство! – заорала я что есть мочи. Нервное напряжение давало о себе знать! И констебль, зыркнув на меня глазами, опрокинул в себя половину содержимого бутылочки.

Я заорала, словно раненое животное – у меня даже в глазах потемнело.

– Перкинс, – появившийся в дверях констебль окинул нас внимательным взглядом, – что здесь происходит? За мальчишкой явился хозяин, надеюсь, ты не позволял себе лишнего.

– Никак нет, сэр, – отозвался тот, пряча флакон в карман своей формы.

Камеру отперли, и я вышла наружу, почти повалившись на пол от облегчения при виде высокой фигуры Харрингтона-младшего.

– За что его задержали? – спросил он грозным голосом, обращаясь к констеблю Перкинсу, моему личному неприятелю.

– Мы делали облаву в опиумном притоне, и ваш мальчик был арестован в числе прочих...

Харрингтон взглянул на меня, как бы прося объяснения данному факту.

– Я шел из аптеки, – сказала я твердым голосом, – миледи Харрингтон отправила меня за сердечными каплями, а тут налетели эти наглые бобби и повязали меня. Вон, у этого в кармане купленное мной лекарство... Пусть вернет его или выплатит полную стоимость!

Перкинс глядел на меня с плохо сдерживаемым раздражением: выхватил из кармана флакон и швырнул его мне в руки. Я едва успела его поймать...

– Можно я пройду в уборную, сэр? – обратилась я к Харрингтону, сжимая в руках вновь обретенную свободу. – Мне надо избавиться от... ну, вы сами понимаете.

– Иди. Я подожду тебя!

Я не могла больше ни секунды оставаться ни в этом ужасном месте, ни в этом мальчишеском теле в грязной, завшивленной одежде. Я глянула на плескавшуюся на донышке янтарную жидкость и пригубила ее по минимуму...

… и не сразу поняла причину странного раздражения, буквально пузырящегося в моей голове. С чего бы это мисс Синглтон быть столь раздраженной и почему у меня... мужские руки?! Я заметила лацканы казенной полицейской униформы и обомлела: я – Перкинс! Я этот несносный верзила с насмешливой улыбочкой... Быть такого не может. Почему?

Удивление и испуг накрыли меня одновременно, а усатый мужчина – должно быть мой начальник – продолжал как ни в чем ни бывало: