Береговая стража

– Откуда рылеевские дармоеды узнали, что Орест на Степановой повенчался? Ведь коли это и впрямь случилось, так втайне, – сказал Лисицын. – Кто про это мог знать? Ну что они тело забрали, докопаться несложно, и повод есть – сами ее вздумали похоронить, чтобы не открылась ее брюхатость, это плохо…

– Акимка… Точно, Акимка! Сбежал и донес! – закричала княгиня. – Да я ж его под землей найду, ирода, убийцу!

– Мой друг, ее нужно лавровишневыми каплями отпоить, – тихо сказала мужу Лиза.

– Нет, не каплями. Юшка, тащи сюда штоф с «ерофеичем»!

«Ерофеич» был давним средством от всех хвороб. Настоянный на множестве трав и апельсиновых корках, он с легкой руки былого фаворита Орлова, Григория Первого, крепко вошел сперва в моду, потом в обиход. Им только что от предсмертной икоты больных не потчевали.

Выпив немалую стопку единым духом, Ухтомская села и некоторое время молчала.

– Сестрица, сестрица! – Лиза стала тормошить ее. – В себе ли ты?

– А теперь, Маша, растолкуй внятно, с чего к Оресту с Платошей привязались, – велел Лисицын. – Мало ли что беглый камердинер набрехал? Тут каждое слово доказать надо.

– Так ведь и свою правоту доказать надо, а не выходит! К нам приехали вроде бы тайно, скрытно, чтобы не позорить, говорили с ними в моей гостиной. Пристав сперва был любезен. Спрашивал, где они изволили быть в ту ночь, когда Степанову удавили.

– А ты?

– А я уже спать легла, я в одном шлафроке у дверей слушала, сама не показывалась. Не могу ж я на люди неприбранная…

Княгиня Ухтомская была уже не в тех годах, когда непременно нужно блистать перед всеми, даже перед приставом полицейской части. Смолоду была хороша собой – Лиза помнила ее сорокалетней, пышной, ярко одетой, лицом даже напоминавшей покойную государыню. Но с годами Марья Ухтомская сделалась похожа на брата – лицо отяжелело, обвисло, да и в зубах была недохватка. К тому же она поседела, но обычно седину запудривала, а сейчас, когда волосы были расчесаны и убраны в покоевый чепчик, то даже при свечах можно заметить сплошное тусклое серебро.

– И что ж ты услышала? – спросил Лисицын.

– То и услышала – в ту ночь они, светы мои, с кем-то резались в карты на Петергофской дороге в каком-то кабаке. Нарочно туда на трое суток уехали, и про то все знали. Играть сцепились с какими-то шулерами, продулись в прах, как раз той ночью были уже не в своем уме – сутки из-за стола не вставали. Я им верю – и батюшка их был таков! Теперь же – шулеров не догнать, скрылись с добычей, а хозяин того кабака утверждает, что за гостями не следил, они могли и вечером, и среди ночи уехать и приехать, он бы не заметил.

– Врет! – закричала Лиза. – Николенька, он врет! Такого не бывает!

– Бывает, – отвечал супруг. – Я знаю, о каком кабаке речь. Мои бестолковые племяннички там часто бывали, играли в верхней комнате, хозяин их знал и знал также, что от них большого шума не будет. У него не было нужды болтаться в коридоре и ждать, пока начнут проказить. Они как-то стул и зеркало сломали, так потом вдвое заплатили. Плохо дело, Маша, плохо дело…

– Так это еще не все! Их обвиняют в том, что они убили священника, отца Мисаила!

– Это еще для чего, с какой стати?

– Священник венчал Ореста и Степанову. Они, убив дансерку, хотели уничтожить всякое доказательство Орестовой связи с ней и пошли, чтобы забрать церковную книгу с записью. Священник мертв, книги нигде нет! Орестушка с Платошей божатся, что не желали его убивать, что сам упал и головой ударился, что книгу в глаза не видели! А проклятый Акимка донес, что они тому отцу Мисаилу грозили, били его! Они толкуют, что кто-то там еще был, дрался, как бешеный турок, Платоше руку сломал, а им в ответ – не было такого, а руку ночью в Летнем сломать нетрудно – возьми да и скатись с лестницы! Я, услышавши, чуть не повалилась. Их спрашивают: коли не вы, то кто же старика упокоил, врагов ведь у него не было? Какие враги у старца восьмидесятилетнего? А им и ответить нечего! И где книга – никто не знает, выходит – они унесли и уничтожили! Господи Иисусе, как быть, что делать, куда бежать? Их забрали, увезли! Даже человеку не позволили с ними ехать! Я выбежала, деньги сулила! Не взяли!

– Дура ты, сестра. Кто ж открыто деньги сует? – спросил Лисицын. – Ничего, просидят ночь в казематке, глядишь, поумнеют. Завтра я сам ими займусь.

– Ночь в казематке? Князья Ухтомские? Да ты свихнулся! Ты сейчас же поедешь к Рылееву! Слышишь? Ты еще одет, вели закладывать экипаж, поезжай к нему, добивайся, чтобы принял!

Княгиня словно обезумела – схватила брата за грудки и стала трясти, да еще с немалой силой.

– Маша, Маша! – кинулась к ней Лиза, чтобы оттащить. Но Лисицын и сам оторвал от себя ее руки.

– Нет, это ты взбесилась! Меня и на порог не пустят! – сказал он и оттолкнул сестру.

Не устояв, Ухтомская села на канапе.

– Я взбесилась?! Братец, или ты оглох? Ты сейчас же, сию минуту, едешь к Рылееву! Или ты забыл, чем мне обязан?! Что бы ты был без меня?!

– Да что ты все тычешь мне в нос тем завещанием? Лиза, выйди! – приказал Лисицын.