Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Ланд пишет: «Дело больше не в том, как мы думаем о технике, – хотя бы потому, что техника все больше думает о себе. Возможно, пройдет несколько десятилетий перед тем, как искусственные интеллекты переступят за горизонт биологических; однако считать, что человеческому господству в земной культуре предназначено длиться еще века или того хуже – некую метафизическую вечность – совершенное суеверие. Прямой путь к мышлению больше лежит не через углубление человеческих познавательных способностей, но через превращение мышления в нечеловеческое, его перенос в развивающееся всемирное вместилище техносознания, к безлюдным пейзажам и опустошенным пространствам, где человеческая культура растворится»{516} – такова манифестация ландовского Реального, предстающего под пером своего певца и пророка в самых холодных и ужасающе бесчеловечных тонах. По сути косплеить компьютер, дотошно «цитируя» двоичный код, и возвеличивать кибернетическое над органическим, пиная ветхий гуманистический идеал, – два главных модуса ландовского философствования, и под этих китов с большим или меньшим успехом подверстывается весь остальной его концептуальный зверинец.

Столкнув две точки зрения на проблему киберкультуры – трансгуманизм и антигуманизм, – я хочу показать, что при всей непохожести их можно свести к общему знаменателю. У этих мировоззрений есть скрытая точка неразличимости, и некоторые практические образцы технофильских движений способны это продемонстрировать. К примеру, говоря о преодолении смерти посредством загрузки сознания в машины, Фуллер пусть косвенно, но указывает на сингулярианство или экстропианство

. Первое концентрирует свое технофильское либидо на, соответственно, сингулярности, «одной из самых популярных тем трансгуманизма», которую автор задорного гонзо-репортажа «Живи, вкалывай, сдохни» Кори Пайн описывает следующим образом: «Сингулярность – гипотетический момент в будущем, когда вычислительная мощность машин, поглотив всю жизнь, энергию и материю, объединится в единое всемогущее мировое сознание, – служит в Кремниевой долине ближайшим аналогом официальной религии, безоговорочно разделяемой многими лидерами техноиндустрии»

{517}.

Проницательно демонстрируя связь технофильства с религией (пусть и в ее суперсовременном изводе), Пайн характеризует лидера сингулярианцев Рэя Курцвейла{518}

как технопроповедника и чуть ли не как основателя нового культа, переориентированного с духов и демонов на технологии и искусственный интеллект. Наше различие трансгуманизма и антигуманизма потеряет в четкости, если мы задумаемся над проблемой человеческого отношения к этим неорелигиозным объектам: ведь сингулярность – это та (предполагаемая) точка, в которой человек окончательно утратит контроль над стремительным технологическим развитием мира, в которой, таким образом, неведомое техносознание полностью преодолеет человеческую конечность и человек перестанет соответствовать новому – бесчеловечному – витку эволюции. Чем не ландовский тезис? Даже учитывая определенные гуманистические остатки внутри сингулярианства, связанные с попыткой догнать эволюцию через техническое обеспечение бессмертия и/или загрузки сознания в машину, определенный антигуманистический пафос этой доктрины остается ведущим.

То же самое можно сказать и в отношении экстропианства – трансгуманистической квазирелигии, в целом имеющей антигуманистическое ядро. Сама идея экстропии (англ. extropy – в противоположность энтропии; в русском языке чаще используется термин «негэнтропия») предполагает последовательный перенос субъектности на технику и машины в процессе будущей эволюции. Технофилия экстропианцев, как пишет видный исследователь киберкультуры Марк Дери, подчас принимает антигуманистический вид. Дери берет интервью у эксперта по роботам Ганса Моравека, в котором последний признается, что в свете техноэволюционных перспектив гуманистические вопросы не являются для него существенными: «Не важно, чем заняты люди, поскольку они все равно остаются позади, как вторая ступень ракеты. Несчастные жизни, ужасные смерти, разрушенные планы – все это было на Земле с самого начала; в конечном итоге важным оказывается лишь то, что осталось в ходе долгого развития. Разве вас сегодня сильно волнует, что разнообразные виды тираннозавров полностью вымерли? Стоит только погрязнуть в сострадании, как можно испортить множество более важных вещей»{519}. Ясно, что в списке более важных вещей человеку не остается места.