Беседы ши со своим сыном, или Тайны Дао Императора

А там? - показывает вниз.

А там отряды обороны освобождают земли от чжурчжэней.

Вот это да! Одно лишь имя - слишком много значит!

А если он вновь сядет на коня?

-Тогда и император цзиньский все бросит и сбе­жит на Север восвояси!

Конечно! Имя Юэ Фэя!

Кто он? Даос? Отшельник? Полководец?

Маг, познавший тайны «Ицзиньцзина»?

Вперед вышел актер-рассказчик, сел на сцену, раз­ложил себе тарелку, палочки, обернулся как бы не­хотя к зрителям:

Если вы хотите знать, что будет дальше, при­ходите в другой раз!

Разносчики сладостей засуетились и стали напере­бой предлагать свой товар зрителям. Один из них, мальчишка лет семи, подбежал к беседке, где от посторонних глаз укрывались Ши и Иньюань. Ши протянул ему мелкую монету сквозь лианы, обвивающие беседку, и взял маленькие сладкие рисовые пирожки. Они пришлись как раз кстати.

В это время актер-рассказчик снова повернулся к зрителям, собрал свой узелок и деланно удивлен­но произнес:

Ах, вы снова здесь? И вы не уходили?

Смотри! Все те же здесь сидят.

И все хотят узнать, что будет дальше.

Да сколько одно и то же можно повторять?!

Ведь каждый в Поднебесной это знает -

Историю «Отца и сына»!

Он обводит всех зрителей взглядом, заставляя вол­новаться. Потом, как бы уступая желанию зрите­лей, продолжает:

Ну, раз зрители желают,

продолжим мы рассказ на этой сцене.

Рассказ о страсти, о любви и об измене.

Итак. Семнадцать писем от Гаоцзуна к Юэ Фэю принесли трудолюбивые и преданные гуси.

На сцену вновь выбежали актеры в перьях, появ­ляясь со всех сторон и даже как будто падая сверху. Один из гусей декламирует ответ Юэ Фэя импера­тору Гаоцзуну:

«В тридцать лет мои дела - только пыль, мое путешествие протянулось на восемь тысяч ли»...

Тут же подхватывает второй гусь:

«Хорошее войско - средство, порождающее не­счастье, его ненавидят все существа. Поэтому человек, следующий Дао, его не употребляет». - Так сказано в «Сунь-цзы».

Гуси-письма читали стихи Юэ Фэя о войне, о род­ной земле, а люди стояли и плакали в полной ти­шине. Даже лошади и собаки не издавали ни звука. Семнадцать писем императора не смогли заставить героя вернуться из даосской обители. Но потом прилетел маленький, совсем уставший и совсем общипанный гусь. Он опустился на колени:

Окутал землю мрак и мгла.

Песок и пыль от глаз укрыли солнце.

В бою жестоком бьются тигры, вепри, змеи.

Со всех сторон слышны стенанья, плач.

И стар и млад - все в ужасе от страха пред полчищами варваров, подобных саранче.

Сгрудились копья,

словно заросли бамбука,

мечи взметнулись в небо, словно лес.

Куда ни глянь - все мертвые тела, обломки сабель.

Родители детей к груди прижали, чтобы от верной смерти уберечь.

Везде ворота, двери на запоре.

Земля кровавыми слезами залита.

Мой голос слаб.

И даже император уже не в силах говорить о мире, когда рыдают города и села, и в каждый дом уже пришла беда... Актер-рассказчик подходит к этому гусю, подни­мает его.

Но сердце героя дрогнуло от плача крестьян под гнетом цзиньских орд.

И, скинув мантию даоса, алхимию оставив на потом и выплавление пилюли, надел доспехи он и выступил в поход.

Он знал, что это есть погибель.

Однажды, отозвав его из войск, уж император показал свой нрав изменчивый...

Наконец последний гусь, запыхавшись и растал­кивая всех, прокричал знаменитые слова Юэ Фэя:

Отдайте мои реки, горы!

И вновь актер-рассказчик продолжил:

Взвились разноцветные флаги, грянули литавры и барабаны.

Серебряный иней пик и трезубцев на солнце сверкает.

А впереди щитоносцы с щитами узорными чинно шагают, и лучники рядом.

Строй замыкают секиры и сабли, и огнеметы на колесницах.

Всадники, словно драконы северных морей. Стремительны копья и пики в руках их.

На сцене началось оживление. Алое шелковое полотнище, словно морские волны, затрепетало на сцене. Прекрасно подготовленные актеры по­казывали боевые приемы ушу. То ли это был танец, то ли это был бой. Но все следили за их непревзой­денным мастерством владения мечами, копьями, за их высокими прыжками. Среди зрителей пронес­ся шепоток, что этому их научили солдаты Юэ Фэя. То и дело по сцене пробегали гуси и выкрикивали названия освобожденных городов и земель.

Но вот на сцене появился трон. На троне впол­оборота к зрителю сидит император Гаоцзун с бе­личьими кистями в руках. На столике перед ним стоят тушечницы с красками.

Кто смеет отрывать меня от созерцания моей картины?

Это я, ваш преданный слуга - Цинь Гуй.

Что за картину вы ныне созерцать изволите?

«Пробуждение от сна в хижине, крытой тростником».

Да, жизнь и к вам была порой сурова.

Но, слава небесам, что есть герой,

И я могу художником быть снова.

Цинь Гуй шепчет императору Гаоцзуну на ухо:

Нам кажется, все кончено, порой,

Но в мире все подвластно тлену.

Еще сегодня он - герой,

А завтра он способен на измену!

Поворачиваясь к залу, чтобы император не слышал, говорит:

-Ужя-то знаю!

Вновь смена декораций и вновь на сцену выбегают гуси.

Привет, брат, ты летишь откуда и с чем, и по­чему не весел?

Да я несу письмо Цинь Гую от цзиньского пра­вителя. ..

Что в том письме?

Приказ убить героя Юэ Фэя. Уж очень там его боятся.

Еще бы, что еще?