Или публичная казнь. Здесь всё было проще, и от этой мысли просто кидало в дрожь и холод. Первозданный страх, с которым ничего не поделать, сколько не готовься. Но если будет выбор как умирать, пусть она исчезнет так же, как появилась и её утопят в крови. Эти мысли казались глупостями, потому что о таком виде казни ей слышать не доводилось. Но будь у неё последнее желание, именно этого она и попросит.
Единственный друг помогал справиться с трепетом внутри. Стебли оружия на её коленях были особой формой искусства. Рукоять револьвера была остроконечным вестником изменений. Дуло — калейдоскопом, показывающем в тысячи раз больше, чем белое с чёрным. Щелчки барабана напоминали стрекотание живого. Маленький спусковой крючок — безвозвратную и длинную дорогу вперёд. И этот звук выстрела — гимн всего человечества. Мия была не одна. Это людей перед ней оказалось всего с десяток. На её сторону стали трагедии и сказки, стали музыка и эскизы, открытия, порывы, озарение, образы и воображение всех тех, кто ночью прятался по подвалам, чтобы остаться собой. С ней было всё то, что оставалось неисчисляемым.
Мия представила бездонные глаза ужаса, в которых не должно было быть ничего. Но в самом их конце, по ту сторону, что никогда не видел человек, она видела погибающую птицу, которая на скорости врезалась в стену. Там, совсем глубоко, отсвечивала одна-единственная пуля револьвера, до сих пор остававшегося парализованным. И за этим пряталось что-то большее. Там была физическая форма мелодии, которую мог наиграть только один человек. Ещё дальше — блеск бестелесных бабочек, обитающих под зонтом. В полной темноте обитал гитарный звук в форме пожара. Затем, намного-намного глубже, стоял замок посреди поляны, что каждое утро встречал рассвет. И в самой глубине чёрных глаз своего страха, там, где уже никто и не ищет, стояла девушка, которая разучилась видеть темноту. Она была настоящей.
И накатило чувство, когда жизнь явилась не хрупкостью, а шквалом. Жизнь, что взрывается красками, а не крошится, когда останавливается сердце. Жизнь, которую не жаль отдать, чтобы почтить её память. Это было чувство неизбежного, сопровождаемое лёгкостью от мысли умереть живым, а не остаться в живых мёртвым.
— Знаете, а она восхитительна. Та мелодичная и практически незаметная ложь, которой вы отравляете предложения — она восхитительна. Клянусь, какая-то часть меня верит каждому вашему слову. Вы обещаете так, что нельзя отказаться. Вы убеждаете, и я запросто могу представить, как часть меня жадно и восторженно обгладывает каждое ваше сладкое предложение. Но эта часть прямо сейчас умирает. Она трескается, Зауж. Разрушается и исчезает. Ведь хоть обещания ваши приторнее некуда, но вот вопросы вы задавать не умеете. Вы хотите, чтобы я перестала падать, но я упаду и поднимусь ещё не раз. Только так ведь и протаптываются новые дороги, но вы этого не поймёте.
Мия пробежалась по глупым лицам чуть дальше от неё и те вызвали у неё смех. Смех настоящий, не вызывающий стыда и не казавшийся неуместный. Она чувствовала, что её слова лучше и прочнее всего, что она произносила до этого.
— У вас есть враг, покровители. Он живёт в человеке перед вами и внутри каждого, с кем я пришла. Он есть и в некоторых людях, на которых вы время от времени тычите пальцем. Сейчас внутри меня рушатся очень высокие стены, даже несмотря на связанные руки и монстров передо мной, которые притворяются людьми. И несмотря на связанное тело, несмотря ваше численное преимущество, моя победа безоговорочна. Во мне оживает ваш враг, покровители, имя которому — идея. И сколько вам ни говори, вы, к сожалению, не сможете понять, что антижизнь всегда оказывается слабее своего кровного врага. Потому спасибо за ваше подобострастие и ложь — мне нужна была эта стрела, которая пробьёт меня насквозь и склонит чашу весов навсегда. Это те весы внутри, что застывают и едва ли могут поменяться. Один только вопрос из ваших уст, и вы обрели для себя заклятого врага. Вы пишете название своей столицы с заглавной буквы и так боитесь, что с неё же будет писаться и слово «Человек». Но сейчас вся моя сущность вовсю кричит, что этот день скоро придёт. Потому отвечу на ваш провальный вопрос о том, для кого я хочу жить. Я хочу жить не ради вас и ни в коем случае не ради них. Я хочу жить ради себя самой. Это особенные эмоции и мысли внутри, но и их вы не поймёте. Я произношу эти слова с гордостью, и я их понимаю. Я хочу жить ради себя.
Мия выждала паузу, и в её голосе послышался яд, который она не смогла сдержать.
— Вам