Бесовский Вестник

Ответом меня не удостоили, даже ухом не повела. Уж не знаю, как бы мы выбирались из этой ситуации, если б не мертвяк. Он такого такта, как мы с Парфеном, проявлять не собирался, синяя рука поднялась на локте – и как хвать Прокофью за тучный бок. Та завизжала, отскочила к крыльцу. От ее визга с испугу подпрыгнул и Парфен, через мгновенье его коричневая блуза скрылась в сенях. А я теперь обдумывал, как при Прокофье кол забивать в грудь мертвеца? Жестокое зрелище получается, не по-людски.

– Прокофья, веревка есть? Да чтобы покрепче!

– Есть, есть, – закивала та, еще не оправившись от испуга, – сейчас принесу.

– И повозку свою тащи! – крикнул я вдогонку.

– Сейчас, миленький, сейчас! Все принесу! – донеслось уже из сеней. Затем услышал оттуда же: – На вот, возьми.

Из дверей показался втрое согнутый Парфен. Одно его плечо тянула к земле кувалда, другое – тяжелый моток пеньковой веревки. Я взял у него веревку, оглядел придирчиво бывшего Федьку Черепанова.

– И правда Федька. Как же мы его сразу не признали?..

Покойник воскресал на глазах. Руки нелепо месили воздух, ноги подгибались попеременно. Наверняка представлял, как преследует Прокофью, коли уж пощупал мягкий живой бок. Я соорудил петлю на конце веревки, набросил ее на дрыгающиеся ноги, потянул на себя. Ноги съехались вместе, замерли.

– Держи ему руки, – велел я.

Парфен, видимо, не расслышал, продолжал стоять с кувалдой на плече и бессмысленно пялиться на раскуроченную половину головы.

– Петруша, – позвал я громче, – руки!

Тот посмотрел на меня, моргнул, посмотрел на молотящие по воздуху руки. Кувалда бухнулась об землю. Он потянулся к синим ладоням так, будто это мухи на стекле, которых легко спугнуть неосторожным движением. Пальцы покойника ударили Парфена по руке. Он отдернулся – и в который раз, то ли Парфен издал такой звук, то ли мошка вжикнула у меня над ухом.

Парфен какое-то время с осторожностью следил за мельтешением рук, вылавливал момент. Наконец, собравшись с духом, отчаянным рывком вцепился мертвяку в оба запястья, стараясь не касаться мест с оголенной костью. Несколько мотков веревки – и руки оказались зажатыми, как в тисках. Что остается мертвяку? Руки-ноги не слушаются, а запах живой плоти – вот он, совсем рядом. Потянулся раскрытой пастью в мою сторону. И очень кстати, я заодно обмотнул и голову так, чтобы веревки залезли в рот. Мертвяк захрипел, не в силах сомкнуть острые, как у волка, зубы. Оставшийся конец веревки я протянул обратно к ногам и закрепил.

Вот и все, дорогая редакция, дело, можно сказать, решенное!

Из-за угла дома выскочила Прокофья, энергично таща за собой тяжеленную повозку о двух колесах. Деревянная громадина с грохотом остановилась возле крыльца. Мы с Парфеном погрузили обездвиженного мертвеца на крытые соломой доски, весил он не больше, чем при жизни. Говорю не понаслышке. При живом Федьке Прокофья нередко прибегала к нам поздними вечерами с этой самой тележкой, и мы, сами едва на ногах, грузили бесчувственное тело. Уж похоронили давно, теперь вот опять грузим.

Должен ли сей факт рождать чувство чего-то странного, противоестественного? По моим соображениям, еще как! Ан нет его, взяли, погрузили – и точка. Уж больно все по-настоящему, хочешь – руку ему пожми, хочешь – похлопай по спине. Я уж и трещину знакомую в ребрах нащупал, от падения на лавку, – спину тоже ничуть могила не изменила. Не знаю, как вы у себя в редакции, а я своим умом такую обыкновенность необыкновенного объяснить не могу! И кончим об этом.

– Вы уж там поаккуратнее, – напутствовала Прокофья, – не чужое все ж таки…

– Будь спокойна, Прокофья, – утешил я, – сделаем все в лучшем виде.

Она достала из сорочки платок, промокнула глаза, помахала вслед не то нам, не то мужу. Уже когда поднималась по ступенькам крыльца, вдруг вспомнила:

– Завтра жду вас окно чинить!

– Во баба, – услышала она мой восхищенный голос за воротами, – что с гуся вода! Будет тебе окно!

– Лучше прежнего, – ввернул голос потоньше и повыше.

Место захоронения Федьки на кладбище мы нашли быстро. Вместо земляной насыпи там зияла трещина с ровными краями, шириной как раз человеку пролезть.

– Как это он, Нилыч?

– Колдовство, – присвистнул я.

По усам Парфена метнулась волна.

Говорить вслух нам обоим расхотелось, какие-то странности творились со звуком в тишине кладбища. Слова звучали приглушенно, будто мы общались через толстую стену, да и сам себя слышишь словно бы со стороны. Я, когда сталкиваюсь с такого рода странностями, всегда прихожу к одному и тому же выводу: без нужды здесь лучше не задерживаться.

Не теряя времени, я стянул мертвяка за ноги с повозки, взял кувалду, Парфену сунул кол. Стараясь не замечать яростных извиваний покойника, Парфен на вытянутых руках наставил кол ему на грудь. Кувалда взлетела и ударила так, что острие кола расплющилось о камни на земле.