Беспокойство

Сердце отошло, дрожь утихла. С минуту Добрыня сидел молча, еще одетый в маскхалат. В поиск брошены дополнительные группы. Следов на участке предостаточно. Не каждый поймет, отличит. Требуется опытный глаз… Тимошин упрекает:

— Фигаро здесь, Фигаро там. Плохи твои дела, Добрыня, коль не надеешься на подчиненных. Но Алешка, Алешка…

— Товарищ полковник, разрешите самому?

Тимошин налил чай, помешал ложечкой.

— Понимаю, — отхлебнул. — Кто поиском управлять будет?

— Следов много, не каждый в них разберется.

— Понимаю.

Тимошин еще отхлебнул глоток. К аппарату подошел.

— Соедините со штабом.

Чай допил. И, словно бы не он упирался, а Добрыня, сказал:

— Что же вы не идете? — Вслед добавил: — Не рискуй… сильно-то.

…Зеленое море без края и конца тянется, тянется. Мелькнет голубой глазок озера, да речушка извилистой ниткой прорежет сплошняк… И снова тянется, тянется. И будто бы кипит, пенится. Такой с самолета видится тайга. А на земле совсем иная картина — сопки, овраги, горы, реки, протоки… Лес шторит небо, кедровник, пихты и дубы. Редко встретишь поляну, да и та поросла травой в сажень ростом. В этой чаще звери — кабан, медведь, белка, колонок, рысь, а то и тигр. Вот и не рискуй…

Поначалу еще остерегался, невольно вздрагивая от треска кем-то сломанной ветки, от неожиданно сверкнувших в темноте глаз секача или тигра. А потом, потом… Какой там риск!

На участке много таинств и неожиданностей. Даже для него, Добрыни, хотя он сам этого и не считает. Все же предпочел ехать на лошадях — таким-то образом в тайге надежнее.

«Ну что ж, вперед, Добрыня, вперед!» Это он сам себе. Лошадь упиралась, хрипела. Бабаев, объезжая стороной, уперся в стремя, приподнялся. Комендант виден по грудь.

— Товарищ подполковник! — Бабаев показал рукой, как лучше ехать, и вдруг пропал из виду.

— Бабаев!

Что-то захлюпало, захрипело. Добрыня соскочил с седла. Лошадь за повод. Ну, пошла, пошла… Ах, какая неожиданность — конь Бабаева провалился в трясину! Шляпа!

— Не шевелись, засосет! Слышишь, спокойно.

Бабаев смекнул, а лошадь бьется, пытается выскочить и все больше погружается.

— Буян, спокойно, спокойно.

Кинул Бабаеву уздечку. Напрягся и вытащил солдата.

— Надо смотреть!

Но не строго: подобные случаи были. Как ружье один раз в жизни стреляет без заряда, так и тайга: остерегайся не остерегайся — один раз угодишь в ее капканы.

— Спокойно, спокойно, Буян.

Лошадь не человек, страх не одолеет. Вся дергается, скалит храп и голосисто ржет. И приказать ей нельзя. Ржание далеко слышно, по всей округе. Это совсем никуда не годится. Добрыня вынул из кобуры пистолет. Намочил платок из фляги и обмотал им дуло пистолета, чтобы выстрела не было слышно.

Бабаев — в слезы, загородил собой коня.

— Товарищ подполковник!

— А что прикажешь делать?..

— Не надо. Мы ее вытащим.

Кинулся к валежнику. Набросали бревен.

— Буян, становись на опору. — Тянул за повод. — Ну же, ну…

Лошадь рванулась. Повод лопнул. Какая досада!

Буян глубже осел, по самую шею. Смотрит на людей помутившимся взглядом. И уже не храпит, только подергиваются губы. Отвернулся Добрыня, чтобы не видеть, как умирает лошадь и как плачет Бабаев.

Бабаев вел коня Добрыни. Впереди шел подполковник. Его широкая спина чуть сгорбилась. Но шел он размашисто и все глядел по сторонам. Алешкин след он опознает сразу. Алешкин… Неужто он забрел сюда, в такую даль? Не верилось, а глаза искали именно Алешкин след. «Бродяга, я с тобой поговорю. Скорее бы полный мир, без шпионов и диверсантов. Без драки скрытой и открытой. Ха-ха… — засмеялся в душе Добрыня над своей наивностью. — Чего захотел! Полной гармонии мыслей и взглядов. С кем? Они до издыхания будут отстаивать свое. Они, это же те, которые перевернули таких, как Кайши, вниз лицом, чтобы не видели настоящей правды».

— Бабаев, ты когда-нибудь был за границей?

Бабаев, испачканный болотной грязью, обнажил белозубый рот:

— Кроме границы, нигде не был. А вы, товарищ подполковник?

— Ну пойдем, пойдем…

Добрыня бывал. Тоненькая девчушка с напомаженным лицом и пышными буклями, корреспондентка газеты, прокуренным голосом спрашивала: «Мистер Добрыня, почему бы вам не открыть границу?! Чтобы без пропусков вы к нам, а мы к вам?» «Пропуска — не тяжесть, они не обременят! И не мы их придумали, госпожа корреспондентка».

Вечером на приеме в честь советской делегации она опять заговорила первой: «Мистер Добрыня, вы можете пригласить меня к себе? Я хочу написать книгу о советских пограничниках». «Пожалуйста, создадим вам все условия». — «О, мистер Добрыня, а ваш Дзержинский меня не арестует?»

Сколько их там, перевернутых вниз лицом?

Добрыня отогнал эти мысли.

— Давай, Бабаев, обследуем эту полянку. Я пойду сюда, а ты левее. Далеко не углубляйся, там наряды. И вообще, не упускай меня из виду.

Поляна, как язык, кончиком упирается в берег реки. Едва разошлись, как в лесу громыхнул выстрел. Потом протяжное:

— Го-го-го-о-о-о…

18