Беспокойство

Эхо выстрела походило по лесу и замерло в отдалении. Кайши сличал карту с местностью, прикидывал в уме оставшееся до пограничной реки расстояние, как в небе появились три сигнальные ракеты. Алешка и Сашко заметили их одновременно.

— Наши!

Кайши погрозил Алешке пистолетом:

— Молчать!

Ракеты — пустяк. Кайши знал: когда-нибудь зажмут, окружат. Важно другое — до реки не более километра, еще рывок — и он будет у цели… Стрелять не посмеют: девочка за спиной, Алешка впереди на привязи. В решающую минуту он возьмет Алешку на руки.

Кайши с облегчением вздохнул. Даже представил свою встречу там, в отряде, с командиром и Розбин-Лобиным.

…Ведут в столовую, кормят. Подает сам командир. Наливает стакан водки. Едва успел опрокинуть — густой шелест и на столе стопка денег. «Это твое, Кайши. Ну рассказывай». Тут же и инструктор, всегда в штатском, аккуратненький, прическа с пробором, колючий взгляд. Диковатая фамилия — Розбин-Лобин. Командир перед ним вперегиб. Конечно, не при всех, а в узком кругу, как сейчас, когда их трое.

Расспросы, расспросы… И вдруг Розбин-Лобин недоверчиво: «Почему отказала рация? Ты обязан был подтвердить свое нахождение там!» У командира сжимаются кулаки. «Хорошо, хорошо. Но где доказательства, что рация вышла из строя?» А рацию он выбросил, утопил в реке. Не поверят…

Деньги шмыг со стола в портфель.

«Разве я за деньги?! По убеждению! За великое дело!» — «Ха-ха-ха…» — «Хи-хи-хи… — Розбин-Лобин не смеется, а пищит. — Ты за кого нас принимаешь?»

Он, Кайши, за стакан. Буль-буль-буль… И в упор: «Мне не верить? Кайши не верить?!»

Могут и так встретить. Отряд — это жизнь в угаре, будто под гашишем!

Размяк на мгновение. К Алешке подполз, уперся раскосым взглядом.

— Свидетелем будешь! — сорвалось непроизвольно, но он тут же ухватился за эту мысль. «Розбин-Лобин может не поверить, что рация действительно вышла из строя. Так уже бывало. На всякий случай доказательство надо иметь. Одного из них в свидетели… Переплыву».

Крутой спуск. Потом подъем… Река!

Быстро пошел во весь рост, чтобы видно было всем.

19

— Го-го-го-о-о…

— Туров, товарищ подполковник, слышите? — сказал Бабаев.

Из лесу выскочил Кайши.

— Что за диковинка?

— Погоди, погоди, Бабаев.

Бинокль приложил к глазам: человек высокого роста, а на спине у него… «Погоди, погоди, Бабаев». Это он про себя, вслух же:

— Сашко! А Алешка взят на руки.

И пошел навстречу, еще не понимая, что бы это все значило.

Грянул выстрел. Пуля дзинькнула рядом. Добрыня отскочил в сторону и рывком одолел метров десять. Опять выстрел…

— Папа!

Кайши Алешке на ухо, злобно, с присвистом:

— Громче!

Сашко увидела бегущих пограничников:

— Дяденьки, это правдашний… Скорей!

Кайши резко обернулся. Шли четверо цепочкой, а справа еще больше. Были еще далеко, но винтовочный выстрел мог достать. Кайши сказал об этом Алешке, пояснил:

— Тебя первого убьют, кричи, чтобы не стреляли. Ну!..

Алешка перекосился от удара в бок.

— Аля-ля, аля-ля…

Другого Алешка ничего не придумал.

А Сашко во весь голос:

— Это правдашний, дядя Вася!..

По лицу Добрыни пробежала судорога. Он всего ожидал: и выхода Кайши на эту поляну (вся система поиска была организована так, что нарушитель мог выйти из лесу только сюда), и что Кайши сразу пустит в ход оружие. Но только не этого, не такого коварства! Нужно было принять какое-то особое решение. Но какое? Стрелять опасно, кому-то отдать приказ на сближение — рискованно: погибнет. Просился Бабаев:

— Разрешите же! Товарищ подполковник…

— Назад! Приказываю!

Кайши подал голос:

— Василий Иванович, будь благоразумен. Сын тебя просит об этом… Я погибну только вместе с твоим сыном. Слышишь, Василий Иванович, прикажи, чтобы не стреляли, пока я не достигну середины реки.

Алешка боднул головой в подбородок Кайши.

— Папа, стреляй… Добрыня…

И захлебнулся от потной ладони Кайши.

— Я по ногам, разрешите… — Бабаев прицелился, посадил на мушку коленный сустав Кайши, а рядом Алешкина нога…

— Не стрелять! Приказываю не стрелять! — выкрикнул Добрыня громко, чтобы слышали все: и те, кто идут со стороны леса, и те, кто спешат вдоль реки…

«Маняша, я сам. Ах, Алешка, Алешка». Добрыня припал к траве. Огромные руки его напружинились, и он сдвинулся с места, пополз. Видел лишь шагающие ноги Кайши да свой пистолет, который чуть подрагивал. Никогда не было, чтобы у Добрыни в руках дрожало оружие. «Эх, Маняша, похоже, что подносился. И сердце колотится. Ишь распрыгалось… Не имеешь права!»

У Турова онемели руки сдерживать Дика. Пес, как очумел, тянул и тянул. На губах пена, глаза красные. Ах ты, собака, погоди, погоди.

Да, это подполковник. Это он… Туров даже дыхание затаил: почему подполковник, а не кто-нибудь другой?

Алешка наконец освободился от потной ладони на миг и успел крикнуть:

— Папа, стреляй!

Но выстрелил Кайши. Добрыня выпрямился и тут же осел, вдруг обмякший. Туров спустил Дика:

— Фас.

Снарядом пролетел пес, лишь вихри на траве остались.