БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому

— Товарищ старший прапорщик Голомвка, а разре… — И осёкся, как будто невидимая гильотина отрезала ему язык прямо на букве Е. Лучше бы она это сделала раньше — до неправильного ударения в фамилии старшины роты, а еще лучше — ещё раньше, где-нибудь в классе восьмом сразу после звомнит, а не звонимт. То, что орфоэпия, наука о правильном произношении слов, — это наука, написанная кровью, старший прапорщик Головком начал доказывать незамедлительно. Сначала он, как осень в ракетных войсках, за секунду стал багровым и минуту ничего не говорил, а только молчаливо хватал воздух ртом, наполняя беззвучно свою черепную коробку обсценной лексикой.

Месть была жестока. Причем сразу для всех десятерых. Как в Золотой Орде. Облажался один — бошку отрубали всему десятку. В армии это главный воспитательный приём для провинившегося. Важно не наказание, которое он получит от начальника, а то, что с ним сделают вечером остальные девять негритят. В нашем случае это даже было страшно представить. Под звуки марша «Прощание славянки» лица неславянской внешности многонационального подразделения в трусах, с вёдрами и тряпками были отправлены на устранение Всемирного потопа в военкоматовский сортир.

Если вам кажется, что после туалета для посетителей в полку ДПС или единственной биотуалетной кабинки на всероссийском фестивале пива вы видели всё — вы глубоко заблуждаетесь. До военкоматовского туалета — Вы. Не видели. Ничего. У жильцов близлежащих с военкоматом домов есть народная примета. Если в воздухе стоит запах хлорки — значит, старшину роты снова кто-то назвал Голомвкой. А Головком хлорки для такого случая не жалел. От такой концентрации из туалета сбегали не только все бактерии и вирусы, но и молекулы кислорода.

Прошло два часа. Многонациональное и многострадальное подразделение продолжало переносить все тяготы и лишения воинской службы. Хлорка была везде. В глазах, носах, коже и даже уже начала отравлять мысли.

— А может, всё вернуть назад, Без Булды… блин как там, — кашляя и выжимая тряпку, размышлял Аркадий.

— Блин, тебя тоже бабка сюда перенесла? — вдруг разволновался Миша, — Без булдырабыз, она сказала.

— Без Булдырабыз, верните нас назад, пожалуйста, — чуть ли не хором, как мантру, начали повторять раз за разом Аркаша и Михаил.

Не помогало.

— Блин, а что это обозначает? — задумался вслух Аркадий.

— Мы можем! — вдруг встрял Алмаз Байрамгулов, призывник из Башкирии. Судя по его глазам, было непонятно, то ли у него бланши под обеими глазами, то ли он всё-таки «пчеловод» с детства. Поэтому что ему удалось поменять на смелость и отвагу — оставалось для всех загадкой.

— А как будет «мы не можем»! — предложил версию Михаил.

— Без булдырмайбыз.

— Без булдырмайбыз, — громко крикнули Аркадий и Михаил.

Вдруг в туалет вбежал дежурный и крикнул всем срочно строиться для сверки личных дел. Аркаша и Миша с надеждой переглянулись.

В коридоре стоял подполковник секретного отдела со стопкой документов.

— Иванов.

— Я.

— Гаврилов.

— Я.

— Рабинович.

— Я.

— Хм. Рабинович? — как-то удивленно для себя повторил секретчик и отложил личное дело отдельно.

— Байрамгулов?

— Я.

— Кац.

— Я.

— Кац? — еще сильнее удивился подполковник. — Так… всем разойтись.

Через двадцать минут в туалет зашел старший прапорщик Головком и громко рявкнул:

— Рабинович, Кац — на выход. Одевайтесь в свою гражданку — и домой. Закончилась ваша служба в ракетных войсках, дрыщи. Так и уйдёте девственниками, не испытав дембельского оргазма…

Как-то не особо проникшись масштабом такой утраты, Михаил и Аркадий бросили тряпки и направились к выходу. Они шли мимо охреневших со щётками и ведрами будущих защитников Родины, в глазах которых, кроме хлорки, стояло невыносимо горькое сожаление о недостаточной интеллигентности своих фамилий.

Прошло два месяца. Москва. Международный конкурс имени Чайковского. Номинация «Скрипка», финал. Аркадий Рабинович играл каденцию Витольда Гертовича, которую ни в Советском Союзе, ни в России ввиду невероятной сложной техники не исполнял никто. Зал замер на полувдохе, а великие композиторы на портретах, наоборот, задышали часто и взволнованно. Скрипка пела и создавала в воздухе невероятную палитру звуков, казалось, само волшебство управляет смычком Аркадия, а где не хватало волшебства — Аркашу подстёгивал до сих пор стоящий в голове запах хлорки. Последняя нота как контрольный выстрел — зал выдохнул и взорвался аплодисментами. Все встали. За исключением пожилой дамы восточной внешности со странными желто-зелёными глазами. «А из него будет толк, — улыбнулась она. — Без булдырабыз».

Одиночество по имени Сола

(Читать не торопясь, под дождь.)