Бессмертный корабль

— «Эх, кабы»!..— слыша его ворчанье, передразнивает сторож. — Флотских нынче с корабля ни-ни. И в цех не пускают. Командир запретил.

— Не надеется, значит, на матросов, — догадывается один из седоусых делегатов.

— Потому семеновцев и затребовали, — добавляет второй. — Верные слуги царевы. В пятом году Москву кровью залили, а теперь до нас добираются.

— Может, и так, — соглашается сторож, — а только слыхал я от солдат, будто кого арестуют, всех велено на крейсер вести, в карцер. Вот и говорю по-хорошему: уносите ноги.

Делегаты хмурятся.

— Болтаешь пустое, Игнатыч! — отзывается человек в шинели. — Не пойдут флотские против народа. Наша жизнь собачья, а их и вовсе... Беседовали мы с ихними машинистами в цеху. Люди на манер новорожденных: ничего не знали, по морю плавая. Господа правду-то хоронили, а теперь у матросов глаза открыты...

Толчок в спину прерывает человека в шинели.

Скрипят створки ворот, пропуская дежурного пехотного офицера. За ним, держа ружья наизготовку, появляются солдаты.

— Агитируешь, любезный? — ехидно справляется офицер. — Взять! И этих. — Он указывает на седоусых рабочих.

Окружив делегатов, солдаты уводят их на заводской двор.

В туманной мгле одиноко чернеет фигура сторожа у проходной будки.

Тишина.

* * *

Дверь, соединяющая машинное отделение с коридором гребного вала, приотворена. Возле нее, настороженно вслушиваясь в тишину, стоит человек в промасленной блузе. Он держит перед собой обточенную деталь и, не глядя, водит по ней куском ветоши. Взгляд человека устремлен вверх, к паутине трапов, к выходу из машинного отделения на среднюю палубу.

Переносные электрические лампы, свисая с трапов, слабо озаряют разобранную машину. Всюду беспорядок и грязь, веет холодом металла, громоздятся бесформенные тени.

«Аврора» на капитальном ремонте.

Четвертый месяц обмерзшие тросы держат корабль у стенки. Извиваясь, тянутся через заводской двор в жилые палубы электрические кабели: ток подается с берега, ибо судовая динамомашина бездействует. Разворочены главные машины и вспомогательные механизмы, потушены огни в топках; оставлен в действии лишь котел, питающий теплом трубы парового отопления. Непригляден и внешний вид крейсера. Краска на бортах облупилась. Кое-где на месте снятых для замены листов зияют квадратные дыры. На реях и марсовой площадке видны полоски почерневшего снега. Верхняя палуба грязна, будто после угольной погрузки. С утра до сумерек дымят на ней, наслаивая копоть, кузнечные горны. На беседках, спущенных за борт, копошатся, дробно сверлят корпус и вколачивают в него заклепки заводские котельщики. Снуют по крутым трапам слесари, токари, судовые машинисты, кочегары. Их не отличить друг от друга — похожи, как близнецы: вчерашние мастеровые, ныне матросы машинной команды крейсера «Аврора», и рабочие механического цеха Франко-Русского завода.

Привычной за три месяца ремонта суетой живет корабль. И вдруг все обрывает стачка. Гаснут горны, не слыхать дробного стука пневматических молотков. Пустынно на причалах, стынет у флагштока[5] на корме вахтенный. А в уютном салоне командир «Авроры» капитан первого ранга Никольский кричит на представителей заводской администрации. Представители оправдываются. Дело не в грошовой прибавке. Они согласны заткнуть пятаком рты рабочим, но стачка политическая. Ею охвачены крупнейшие предприятия страны. Полиция бессильна. Действуйте, господин Никольский, слово за вами... Не забывайте, что это вам приказал командующий Петроградским военным округом: любыми средствами подавить стачку в прилегающем к заводу Коломенском районе...