Бессмертный корабль

— Гражданин мичман!.. Товарищ Поленов! Как вахтенному офицеру, поручаю записать в корабельный журнал: «Двадцать пятого октября, в девять часов сорок минут вечера, крейсер «Аврора», согласно приказу Военно-революционного комитета, произвел условный выстрел по Зимнему дворцу, для того чтобы заставить Временное правительство признать права трудового народа и сдать власть Советам!»

Рапорт комиссара

Мы живем

приказом

октябрьской воли.

Огонь

«Авроры»

у нас во взоре.

В. Маяковский

Иллюминатор распахнут настежь. Сквозь дождевую дымку видны окаймленные шеренгами особняков набережные Невы. Вдалеке протянулся коробчатый фасад Зимнего. Золотыми мачтами кажутся штили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Купол Исаакиевского собора высится над пестрыми крышами.

Каюта судового комитета полна моряков. Это командиры матросских отрядов с «Авроры», которые сражались плечо к плечу с красногвардейцами заводских районов и солдатами против Временного правительства. Моряки сидят вокруг стола — одни облокотясь на него, другие навалясь грудью — сочувственно вздыхают, когда комиссар в четвертый раз принимается переписывать рапорт Военно-революционному комитету об участии авроровцев в октябрьских боях. Так приказали товарищи Сталин и Свердлов. Дело без привычки не клеится. Рапорт кажется Белышеву чрезмерно длинным, многие слова — лишними.

Комиссар долго корпит над бумагой и наконец, переписав первую страницу начисто, читает вслух:

— «Крейсер «Аврора», находясь в ремонте у Франко-Русского завода, 22 октября должен был уйти из Петрограда на пробу машин. Но, имея в виду предполагаемый Второй Всероссийский Съезд Советов, приказом Центробалта был задержан на неопределенное время, причем причина задержки была объяснена команде тем, что нам, крейсеру «Аврора», придется принимать самое активное участие в поддержке Совета и, возможно, в предстоящем перевороте. 23 октября от Военно-революционного комитета я получил назначение комиссаром крейсера «Аврора», для чего было созвано экстренное заседание судового комитета в присутствии командира и прочих офицеров, где я вкратце объяснил инструкцию комиссара и в связи с этим предупредил, что все приказы и распоряжения, исходящие от Военно-революционного комитета и других, будут мною проведены в жизнь...»

Отложив рапорт, Белышев признается:

— Что дальше писать, никак не соображу.

— Припиши, что электрики сами свели мост, не дожидаясь мостового механика, — советует Фотеев.

— Ладно, — принимает добавление комиссар и, сделав пометку на полях, откладывает рапорт. — Теперь вместе подумаем, что еще сказать.

Моряки задумываются.

Словно поторапливая их, в иллюминатор каюты врывается раскатистое уханье: сигнальная пушка Петропавловской крепости пробила полдень.

— Говори по порядку: что в Зимнем было? — обращается Белышев к Бабину.

— Да я столько раз говорил... Неужто не помнишь? .. Мы, то-есть кто с «Авроры» и с миноносцев, от Адмиралтейства и Александровского сада нацелились, а красногвардейцы, солдаты, броневики и отряды с других кораблей — от Невского, с набережной Петра Великого, с Миллионной и с Морской из-под арки. На площади никого. Перед дворцовой решеткой — баррикады из бревен и корниловский броневик «Ахтырец». Юнкера понемногу постреливали, для собственной бодрости, но как подала голос «Аврора», замолкли. Мы со всех сторон — к дворцу, а тут навстречу, из-за Александровской колонны, «Ахтырец». Тогда строевой со «Штандарта», Митин по фамилии, схватил две гранаты. Кинул их под колеса. Как раз угадал в «Ахтырца». Только одна пуля куснула Митина. В сердце. Наповал. Через пять минут мы второй раз на штурм пошли. Все разом. Юнкера — ходу! Наши — за ними, во дворец, на лестницы. Везде на подоконниках пулеметы, на полу винтовки... Переловили юнкеришек... Добрались до угловой комнаты, не то семьсот первая, не то девятьсот первая, их там пропасть! Зеленого цвета, вся в золоте, занавески из настоящей парчи, стол длиннющий, накрыт зеленым сукном, как на бильярде, а за столом, в креслах, шестнадцать человек. В штатском. Перед каждым — бумага, чернильница и ручка, а сами бледные, как покойники. Никто сначала и верить не хотел, что это и есть временные министры, но швейцар, который привел нас в ту комнату, клянется и божится, что они самые... Мы до них: «Где Керенский?» Они в один голос заладили, что утром ушел из дворца. «Куда?» Молчат... Кинулись туда-сюда, нигде нет. Удрал!.. Вывели мы временных министров из дворца, и я их с нашим отрядом без пересадки в Петропавловку доставил. В Трубецкой бастион. В отдельные номера. Могу по фамилиям назвать.

— Не надо, — отмахивается Белышев. — На что они?..

— Лучше насчет телефонной станции, — напоминает Липатов.